Цитаты из фильмов

— О, для меня это, скорее, священное писание. — Готовитесь к лучшей жизни? — И вам того же желаю. — Я не тороплюсь. И вас не тороплю. — Аккуратнее… Это всемирная история синематографа. — Признаться, грамматика не моя стихия. Но даже я могу разобрать, что многие страницы здесь пусты… — Так это место для истории, сэр. Дерзните, и быть может, ваше имя впишут в эти страницы. Они ждут своих героев. — Забавные вещи вы говорите, сэр. Послушать бы вас в другой раз… — Джек, распишись, что ты взял у нас пятьдесят тысяч. — Сорок, Энди, сорок. Считать—то я умею…

— Слава, Слава, что с музыкантами? — Саша, вот низкий тебе поклон. Никогда еще меня не посылало за два часа 56 человек. Никогда.

На дне озера Титикака обнаружен весьма древний город. ВыЧЧЧеркиваю!

Никогда! А что ты собственно имеешь в виду? Ты знаешь, что я могу просто—таки—напросто—таки за это с тобой сделать?

Иду я красивая, а парни вокруг так и столбенеют, а те, что послабее, так и падают, и сами собой в штабеля укладываются...

— Господа! Неужели вы будете нас бить? — Ещё как!

— Ты ведь меня знаешь, Абдулла, я мзду не беру. Мне за державу обидно. — Аристарх! Договорись с таможней.

Чтобы я когда влюбился? Да никогда! Такие люди гибнут..

— Незаметно присоединяйтесь... — Присоединяйтесь, барон. Присоединяйтесь!

Заметут нас здесь.

— У кого нога? — Эта нога — у того у кого надо нога!

— Между прочим… а где мои сто грамм за сбитый? — Какой сто грамм, дарагой, тэбе бочка чача надо, чача! — Спокойно… Я непьющий. Но дело принципа!

— Цель приезда в США. — Чего? — Говорите по—английски? — А? Не—е, не понимаю я.

— Отец был судебным следователем в Вильно. — Ну так вот — это же дурная наследственность!

Слушайте, прекратите отсебятину! Во времена Шекспира не было сигарет «Друг», не было! И потом, почему вы перешли на прозу?

Будем с Надюшей чай пить и на улицу смотреть.

Будучи в некотором нервном возбуждении, герцог вдруг схватил и подписал несколько прошений о разводесловами: «На волю, всех на волю!»

Просить у меня Мейверса — это все равно, что мне просить у Вас тонную маргарина.

Не имеешь права, старший приказал!

Хочешь жить — умей вертеться.

— Режь меня — не понимаю. Я со своей кикиморой воюю, партизаню, ты ходишь — виноватишься. Че она у тебя рыпается? — Дак из—за голубей все. Да она уже не сердится, ага. — Шибанешь разок — все, как шелковая станет. Что характерно — обнаглели.

Сан Саныч! А Гаврила Петрович по фене ругается...

Лебедев: Нет, только не в музей! Здесь величайшие ценности! Сухов: Ты откуда взялся? Лебедев: Я — хранитель музея. Моя фамилия Лебедев. Сухов: Вот что, товарищ хранитель. Эти 9 освобождённых женщин Востока — тоже величайшая ценность, и давайте не спорить. Вопросы есть? Вопросов нет!

— Он первый познакомил нас с синематографом. — В таком случае, я второй. Меня зовут Секонд.

Плата по таксе. Такса 1 рубль.

Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон.

Чисто как в трамвае!

Как, милейший, вы ещё живы?!

С тебя честный человек снял, а с меня — бандит!

— Слушай, я вроде как полнеть начал, ты не заметил? — Нет.

В больнице я не лежал. Я был в санатории. Тоже не сахар. Особенно угнетают женщины: от 60 и выше. Начисто убивают тонус.

Что же вы, маэстры, молчите? Ну—ка, гряньте нам что—нибудь.

— Фёдор, простите, мы с вами что—то такое покурили, и я последние десять минут вдыхаю—вдыхаю, и вообще не выдыхаю. Так надо? — Да всё в порядке, расслабься! (С силой бьёт Сашу по спине, тот прокашливается) — О, выдохнул! Теперь вдохнуть не могу…Какая прелесть…

— А в Сочи вы не отдыхали? — Ну, в Сочи, я думаю, хоть раз в жизни отдыхает каждый человек.

Капитан, вот Лариса Дмитриевна беспокоится, не догоним.

Ох и агрессор ты, Илюшка!

Я не хочу будить в вас злобную химеру подозрительности по отношению к товарищам по партии и совместной борьбе.

Мамка твоя плохая тута — дома, а папка твой хороший — вона, другу мамку себе заимел!

Подзадержался я здесь!

Он у тебя в постели, но он не знает, как тебя зовут? Прекрасно!

Если есть на свете дьявол, то он не козлоногий рогач, а он дракон о трёх головах, и головы эти — хитрость, жадность, предательство. И если одна прикусит человека, то две другие доедят его дотла.

— Да? Привет. Да, в Москве. Сейчас—то? Да в Бирюлёво. Ну у меня тут дела буквально на день, на два. Ну звони мне, ладно?.. ночью на крыше, помнишь?.. (Салтыкова бросает трубку) Аллё? — Он в Бирюлёво. Кто у нас там?! Всю братву туда! Все дороги перекрыть!

Кафе—бар — я догоню.

Что это вас на эпитеты потянуло? С усталости? Оставьте эпитеты нашим партийным бонзам. Мы, сыщики, должны мыслить существительными и глаголами: он встретился, она сказала, он передал.

После свадьбы мы сразу уехали в свадебное путешествие. Я в Турцию, жена в Швейцарию, и прожили там три года в любви и согласии.

— А грудь оставляем на месте? — Нет, берём с собой!

Примус! Признание Америки! Москвошвея! Примус! Пивная! Еще парочку! Пивная! Еще парочку! Пивная! Еще парочку! Пивная! Еще парочку! Москвошвея! Москвошвея! Пивная! Еще парочку! Буржуи! Буржуи! Не толкайся, подлец, слезай с подножки! Я тебе покажу, твою мать!

Есть у нас сомнение, что ты, мил—человек, стукачок!

Я перестану Вам верить, если Вы согласитесь отвечать на все вопросы.

Господа, я сегодня в суде любопытный куплет слышал, от судейского чиновника!

— Я думаю так, Пеппи: если женщина что—то просит, то ей надо непременно дать! Иначе она возьмёт сама!

Попрошу вас вернуть мой чемодан, а вот ваш.

Скажите, а Вы эти деньги сами заработали? — Ну, в общем, я тоже приложил к этому руку.

Что это тебя понесло со штихелями?

А чего? Растем, богатеем...

— Ребят, он прям жрёт это!

Сущеглупый холоп….

— Толя, что же ты всю нашу работу пожёг? — Я не нарочно. Эксперимент это был. На предмет рационализаторского предложения. — А нельзя было хотя бы бухгалтерию со столовой оставить? — А чё это? — Сегодня получка должна была быть. — Я не подумал. — Не подумал! Теперь думай, как с первым поездом в войска укатить — а то засадють в клетку, как жирафу.

— А ты почему убегал? — Привычка. Ты догоняешь — я убегаю. А ты почему догонял? — И у меня привычка.

Кто, по—вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать. Это — гигант мысли, отецрусской демократии и особа, приближенная к императору.

— Я приехал не убивать… — Тогда убьют вас.

И поскольку, может статься, в песках этих лягу навечно, с непривычки вроде бы даже грустно, А может, от того это, что встречались мне люди, в последнее время, душевные, можно сказать, деликатные.

Мое делодетей воспитывать, а не с жуликами по Союзу бегать.

Мы пришли, чтобы судить тебя по закону гор. За то, что ты хотел опозорить наш род, ты умрешь, как подлый шакал.

— А если меня что—нибудь спросят? Я ляпну. — И ляпай. Но ляпай уверенно. Это называется точкой зрения.

— Соль — это белый яд. — Так сахар же белый яд! — Сахар это сладкий яд. — Раиса Захаровна, может, с хлебушком, а? — Хлебушек — это вообще отрава! — Нет, я бы сейчас горбушечкой отравился бы!.. Ну правда, жрать охота! — Не «жрать», а «есть»! — Чо? — Да не «чо», а «что»!

— А сколько букв? А... нет, ерунда. Вычеркни. И потом, кто знает этого Оливера Кромвеля кроме нас с тобой?

Теперь вы услышите лучшего солиста Первого украинского, бывшего Воронежского, будущего солиста Большого театра... — Очень большого. — Очень большого театра... .

Лучше, конечно, помучиться.

— Надо слоган убедительный придумать типа «Я дам вам...». Что он может дать? — Смотря чего у него нет. — Ничего у него нет.

Я бы всем, кто заочно учится, ордена б давала. Это ж какую силу воли надо иметь! Никто над ней не стоит, а она всё занимается, занимается.

Откопались уже? Да вот, сон им рассказываю… Приснится же, зараза такая…

— Двадцать пять баранов в то время, когда наш район еще не полностью рассчитался с государством по шерсти и мясу! — А ты не путай свою личную шерсть с государственной!

Вот любишь ты жену. И любишь ты колбасу. Пошел, купил 200 г, съел. Это же не значит, что ты изменял жене с колбасой.

«Никаких сомнений нет в том, что это его незаконнорожденный, как выражались в гнилом буржуазном обществе, сын. Вот как развлекается наша псевдоученая буржуазия! Семь комнат каждый умеет занимать до тех пор, пока блистающий меч правосудия не сверкнул над ним красным лучом». Швондер

— Сан Саныч приходил? — Был тут какой—то облезлый, а как звать, не знаю.

Настоящий жулик – хороший артист.

— Я хотел бы… Я должен найти своих друзей. — Разве сейчас есть друзья? — Хм, бесспорно, монсеньор…

— Да… женщины в этом смысле как—то поблагороднее. Ну, хотелось бы в это верить. — Ага! У меня есть знакомая… которая умеет писать смс—кой слово «целую», не вынимая руки из сумочки.

Слава: Нет, но я же слышал, что есть такие пары которые договорились говорить правду, если у них на стороне что—то произошло. Саша: Представляю таких договорившихся. Она: Скажи честно, ты мне когда—нибудь изменял? Он: Да, вот позавчера с секретаршей. Саша: И она ему в ту же секунду фигак светильником по голове. А он такой лежит весь в осколках: «Ты чё, мы же договаривались». Ну тут и выясняется, что, во—первых, они не договаривались, что после этой правды она не бьет его светильником по голове, а, во—вторых, этот вопрос задается с одной—единственной целью услышать ответ «НЕТ», и не важно, правда это или нет.

— Не убивайте его, Арамис, он может нам пригодиться! — Я всё привык делать до конца…

Батюшки! Уже и днём сидят. Зря сидите! Жилплощади в этом году не предвидится!

— Что вам надо? — Со Пскова я — странница — пришла собачку говорящую посмотреть.

Ему сообщают, что жена от него уходит, а он — «так—так—так—так—так»! Даже как—то невежливо! И ты знаешь, как—то даже тянет устроить скандал.

— Товарищ командир, при выполнении боевого задания был сбит, через линию фронта не дотянул, плюхнулся. Выручила пехота — как раз атаковали… На аэродроме «подскока» ребята «мессер» подарили. Новенький… Здорово, батя! — Здорово, черт везучий!

Есть ещё волшебная русскаятрадиция оставлять на могилах усопших разного рода свежие продукты и напитки.

— Когда встаю с постели утром, говорю: ну ты хоть яичницу по—человечески приготовь… — Ребята, а Вы здесь все МОЛОДЦЫ!

Вернись, я все прощу!

Нет. У меня и справка есть.

— А ну, быстро колись, откуда взял сахар? — Ну чё пристал. Сестражены из Коканда прислала.

А налей—ка мне, сынок, водочки, граммчиков сто… А лучше сто пятьдесят.

Чуть что — так сразу Косой!

— Эх, хотя бы один патрон! Уж я бы не промахнулся в эту раскрашенную обезьяну. — Я прощаю бледнолицему его слова. Он мог не слышать о сэре Чарльзе Дарвине и не знать, что обезьяна — наш общий предок.

— За юношеские прыщи, за девочку в девятом классе, которая не пошла с тобой танцевать, за третьекурсницу, которая заснула в самый важный момент — пьяная дура! — У тебя тоже такое было? — Было…

Я узнал, что у меня Есть огромная семья: И тропинка, и лесок, В поле каждый колосок. Речка, небо голубое — Это все мое, родное. Это Родина моя! Всех люблю на свете я!

Это ж вы говорили: «А судьи кто?»

Благодарю Вас, Юлий Капитонович, но нас с маменькой уже пригласили.

И забери их!!! Чтобы они здесь — не тикали!

Ну, граждане алкоголики—хулиганы—тунеядцы, кто хочет сегодня поработать?

Исчезла! Видение, дымок, мираж!