Цитаты из фильма - Семнадцать мгновений весны

— Правда всегда торжествует — это мое убеждение. — Радостное совпадение наших убеждений.

Ты относишься к тому редкостному типу женщин, которых беременность делает неотразимыми.

Все деятели церкви имеют вес в этом мире.

В наше время все новости — дурные новости.

Легенду надо подкармливать.

И не следует смешивать интересы Германии с интересами Адольфа Гитлера.

Он рапортует, словно артист оперетты: голосом из живота и с постоянным желанием понравиться.

Лишь один принцип должен существовать для членов СС: честными, порядочными и верными мы должны быть только по отношению к представителям своей расы и ни к кому другому.

Тогда бы никто не болтал, если бы у каждого был хороший домик в сосновом лесу, много хлеба с маслом и никаких бомбежек.

Все они хотят быть похожи на фюрера.

Я не убегу. У вас очень крепкие запоры.

С вами страшно говорить. Вы ясновидящий.

Из всех людей, живущих на земле, я больше всего люблю стариков и детей.

Воистину: куришь американские сигареты — скажут, что продал родину.

Все — ученые, писатели, артисты — по—своему невменяемы. К ним нужен особый подход. Потому что они живут своей, придуманной ими жизнью.

Истинный ариец. Характер нордический, выдержанный. Беспощаден к врагам рейха. Отличный семьянин; связей, порочивших его, не имел.

Штирлиц, а Вас я попрошу остаться.

Тот, кто работает под началом какого—нибудь вождя, обязательно теряет инициативу.

Вы слишком много знаете. Вас будут хоронить с почестями после автомобильной катастрофы.

Беременность делает красивой любую женщину, а у тебя просто не было возможности этого замечать.

Контрразведчик должен знать всегда, как никто другой, что верить в наше время нельзя никому, порой даже самому себе. Мне — можно.

Полная победа в воздухе и на море окончательна и очевидна.

Просить у меня Мейверса — это все равно, что мне просить у Вас тонную маргарина.

Роскошь засасывает, мой фюрер.

Это ваш элегантный шеф научился в своих университетах танцевать и носить фрак. А я до сих пор не знаю, как надо есть яблоко — резать его, или есть так, как принято у меня дома: целиком. С косточкой.

Я не буду пользоваться Вашими методами. Чтобы не быть похожим на Вас...

Я не смогу сжечь письмо до того, как отстегну лямки парашюта, оттого что меня будет тащить по земле. Но первое, что я сделаю, отстегнув лямки, так это сожгу письмо.

Политика предполагает забвение ваших терминов: Христос, антихрист, добро, зло. Политика предполагает точное соблюдение баланса силы.

В тюрьмах воспитывают заблудших. Естественно, те, кто не заблуждались, а были врагами, подлежат уничтожению.

— Что бы вы хотели узнать? — Например, когда кончится война. — Она уже кончилась. — Да? — В известном смысле — да. Если бы мы это поняли раньше, было бы лучше для нас всех.

От предчувствия удачи у него даже вдруг заболела голова.

Люди выдумали радио, чтобы его слушать. Вот он и наслушался.

Рад видеть вас, чертей. Опять затеваете какое—нибудь очередное коварство?

Без прошлого нет будущего.

Понимаете, у него вырос огромный зуб на Штирлица.

— Я достану Вам хороших рыбных консервов. Каких вы хотите? — Я люблю в масле. — Я понимаю. Какого производства: нашего или… — Или! Пусть это не патриотично, но я предпочитаю продукты и питье, сделанные в Америке или во Франции.

Новости есть, но дать им оценку я не в силах. Либо нужно перестать верить всему миру, либо сделаться циником.

Те, кому я беспрекословно верю, открыто говорят друг с другом о трагизме положения, о тупости наших военных, о кретинизме Риббентропа, о болване Геринге, о том страшном, что ждет нас всех, если русские ворвутся в Берлин... А Штирлиц отвечает: «Ерунда, все хорошо, дела развиваются нормально».

Наши концентрационные лагеря — это гуманное средство для спасения врагов национал—социализма.

Мечтаю о семи часахсна, как о манне небесной.

Я получил образование в тюрьме.

В нашем деле прежде всего — пощупать.

Это хорошо, что вы мне так убедительно лжете.

Он отличный службист, хотя фантазии маловато.

У одних стимул — деньги, у других — мужчины. У вас самый хороший стимул в работе — ваше дитя, ведь так?

— Можно пить этот отвар при больныхпочках. У вас болят почки? — Нет. — Очень жаль.

Вы так убежденно доказываете, что человек произошел от обезьяны, как будто вы лично видели эту обезьяну, и она шепнула это вам на ухо.

Как быстро мы умеем забывать.

Мюллер бессмертен, как бессмертен в этом мире сыск.

— Бригадефюрер, мне нужно сказаться больным, (а я действительно болен), и взять отпуск на 10 дней, иначе я сдам. — Что случилось? — Не падайте в обморок, но мы все под колпаком у Мюллера.

Мое имя, хоть раз вами произнесенное, — в бреду или под пыткой — означает мою смерть.

— Ничего, стану кричать по—немецки. — Ну что ж. Можешь добавлять немного русской брани, только обязательно с берлинским акцентом.

Посредничество — его естественное состояние.

Запоминается последняя фраза — это Штирлиц вывел для себя, словно математическое доказательство. Важно, как войти в нужный разговор, но еще важнее искусство выхода из разговора.

Война — не война, как «Баварское» появится, все тут как тут.

Фанатизм никогда не даст окончательной победы.

Умирать страшно в одиночку. Скопом — пустяки, даже пошутить можно.

Это не угроза, поймите меня правильно. Это реальность. А ее надо знать всегда и всегда о ней помнить.

Никто так быстро не теряет профессионализма, как политик, лишенный власти.

Не люблю, когда меня держат за болвана в старом польском преферансе. Я игрок, а не болван.

Нам уже давно пора начать диалог с Западом. Промедление смерти подобно.

Листы белой бумаги ждали его, разложенные на столе. И все это вносило в его жизнь порядок и смысл.

Хорошо, согласимся на этот вариант.

Разведчик или сдается сразу, или не сдается вовсе, за исключением редких случаев, после применения особых методов головорезами Мюллера.

Вы верите в обезьяну в человеке, а я — в Бога, который есть в каждом человеке.

Откровенность — это высшая разумная целенаправленная субстанция цинизма.

Люди умирают, память о них остается. Пусть даже такая память.

— Поклянись! — Чтоб я сдох! Иди, начерти пару формул.

И гибель наша будет такой сокрушительной, что память о ней будет ранить сердца еще многих поколений немцев.

От стариков все зло в этом мире.

Ты генерал, тебе можно пить водку.

Наверное, так чисто поют только в раю.

Для того, чтобы побеждать врага, нужно знать его идеологию, не так ли? А учиться этому во время боя — обрекать себя на поражение.

Вы ошиблись номером, дружище. Вы ошиблись номером.

Если бы это было летом, если бы у нас был доберман—пинчер, если бы у нас была перчатка той женщины, если бы доберман—пинчер сразу взял след…

Очень легко советовать другим — будь честным. А поодиночке каждый старается свою нечестность вывернуть честностью.

— Хотите, сыграем в шахматы? — Габи, как шахматный партнёр вы меня не интересуете.

Они все фантазёры, наши шефы. Им можно фантазировать, у них нет конкретной работы. А давать руководящие указания может даже дрессированная шимпанзе в цирке.

Рефлекс страха, что поделаешь.