Цитаты из фильма - Семнадцать мгновений весны

Уберите этот камуфляж.

Любовь к Родине и фюреру заключается не в том, чтобы слепо врать друзьям по работе.

Да пусть бы у него дед был трижды евреем!

Трудно стало работать. Развелось много идиотов, говорящих правильные слова.

Диктатуре понадобились пацифисты?

Остановить большевиков, не пустить их в Европу. Лично я вижу свой долг только в этом, именно в этом.

С фюрером я восстану из пепла, с фюрером я погибну — третьего не дано.

Я не хочу будить в вас злобную химеру подозрительности по отношению к товарищам по партии и совместной борьбе.

В политике все должно быть оговорено с самого начала.

— У меня есть коньяк. Хотите выпить? — Спасибо. У меня тоже есть коньяк. — Зато, вероятно, у вас нет салями. — У меня есть салями. — Значит, мы с вами хлебаем из одной тарелки.

— Что я должен сделать? — Ничего. Жить. И в любую минуту быть готовым к тому, чтобы совершить необходимое.

Фюрер должен жить в тепле.

Воистину, куришь американские сигареты — скажут, что предал Родину.

Память памятью, а повторить никогда не мешает.

Считайте, что мои цели избыточно честны.

Запомните этого человека. Теперь вы будете водить его повсюду. Желательно даже из сортира в умывальню.

Для всего мира понятия «Гимлер» и «палач» слились воедино.

Люди государственной политики не всегда понимают политику слуг Божьих.

Я перестану Вам верить, если Вы согласитесь отвечать на все вопросы.

— Тебе надо отоспаться. Завтра будет очень много хлопот и волнений. — Каких волнений? — Приятных.

— Выпить хотите? — Нет, спасибо. — Что, вообще не пьете? — Боюсь, что вам известен мой любимыйконьяк. — Не считайте себя фигурой равной Черчиллю. Только о нем я знаю, что он любит русский коньяк больше всех остальных. Ну, не хотите, как хотите. А я выпью.

Адъютант очень нужен. Он вроде красивой охотничьей собаки. И поговорить можно между делом, и, если хороший экстерьер, другие охотники завидуют.

Семьдесят лет — возраст расцвета политиков.

Не падайте в обморок, но, по—моему, мы все под колпаком у Мюллера.

Маленькаяложь рождает большое недоверие.

Насилие против ереси допускалось в течение восьми веков. Мы пришли к власти в 1933, чего же вы хотите от нас?

— Они думают, если я не провалился за эти двадцать лет, значит, я всесилен. Хорошо бы мне стать заместителем Гиммлера. Или вообще пробиться в фюреры. Хайль Штирлиц. Я становлюсь брюзгой? — Ничего, тебе идёт.

Создатель новой морали Третьего рейха.

Боже! Как же я Вас давно видел.

Честность подразумевает действие.

Что, изобрели новый способ воевать? Не сжигая и без жертв?

Весна — это победа. Над голодом. Победа над зимой и даже, если хотите знать, победа над смертью.

Что случилось за те двое суток, что меня не было? Перевернулся мир? На землю сошёл бог? Кальтенбруннер женился на еврейке?

Как говорится, карты на стол. Туз бит шестеркой.

Хорошая книга делает человека умнее, острее, я бы даже сказал, сложнее.

В этом снежно—голубом мире невозможно себе представить ни голода, ни бомбежек, ни разрухи.

Люди выдумали радио для того, чтобы его слушать.

В такой тюрьме, да еще в подвале, я бы согласился поспать денек—другой.

Никогда не думал, что пытка бессоницей — самая страшная пытка.

Главное, чтобы у человека был Бог в душе.

Как там у Пушкина было? «Ай да Пушкин, ай да сукин сын»? Ай да Штирлиц.

Меня научили спорить лишь с теми, кому я могу верить до конца.

Становитесь монументом веры на наших костях.

Я всегда держал исполнительных и глупых секретарей.

— Ты славно выглядишь, — ты относишься к тем редким женщинам, которых беременность делает неотразимыми. — Беременность делает красивой любую женщину, просто ты не имел возможности это замечать...

— Я не верю в это, а, в общем, покажите. Мне как—то показывали, но я не верю этому. — Правую ладонь положите вдоль черепа, а левую на затылок. Глаза нужно закрыть. — Я закрою глаза, а вы меня шандарахнете чем—нибудь по голове, как Холтоффа. — Если вы предложите мне изменить родине, я это сделаю.

— Вам жаль Германию? — Мне жаль немцев.

Полная смена караула. Надо же, у Курта были веснушки, а я этого не замечал.

Он отлично понимал, что был на грани провала.

Вот эта моя миссия, в чем она будет состоять конкретно? Ведь я не умею воровать документы и стрелять из—за угла.

Среди рабов нельзя быть свободным. Так не лучше ли быть самым свободным среди рабов?

У него действительно хорошая память, если еще учесть его возраст и необычайность ситуации.

Ваше злодейство догматично, поэтому особенно страшно.

Что это вас на эпитеты потянуло? С усталости? Оставьте эпитеты нашим партийным бонзам. Мы, сыщики, должны мыслить существительными и глаголами: он встретился, она сказала, он передал.

— Вы плохо выглядите. — Хорошо, что еще вообще живу.

Действия и поступки — одно и то же.

Самые счастливые люди на земле — те, которые могут вольно обращаться со временем, ничуть не опасаясь за последствия.

В общем, дело тухлое, но постарайтесь его покопать.

Я всегда жалею адьютантов: постоянно нужно сохранять многозначительность, иначе люди поймут их ненужность.

Вот с этого и надо было начинать.

Человечество больше всего любит чужие тайны.

Женщина уходит к другому в поисках силы.

Как только где—нибудь вместо слова «здравствуйте» произнесут «хайль» в чей—то персональный адрес, знайте: там нас ждут, оттуда мы начнем свое великое возрождение.

Когда вы смеетесь, разговариваете, жалуетесь на боль в печени, это впечатляет, если учесть, что до этого вы провели головокружительную операцию.

Я буду играть защиту Каро—Канн, только вы мне не мешайте, пожалуйста.

Нас всех губит отсутствие дерзости в перспективном видении проблем.

Быть солдатомреволюции — это хранить нерушимую верность делу.

Золотопартии — это мост в будущее.

И отдайте себе отчет в том, как я вас перевербовал: за пять минут и без всяких фокусов. Хе—хе—хе!

Он давно жил в Германии, знал этот народ и верил в его будущее.

Где мы теперь будем лечиться?

Что знают двое, то знает свинья.

Из всех людей на планете я больше всех люблю стариков и детей.

Меня больше всего утраивает обращение «Мюллер»: категорично, скромно и со вкусом.

Вы ведь не любите могучие торсы и гордо посаженные тупоумные головы.

А я хоть раз в жизни кому—нибудь давал взбучку, а? Я старый, добрый человек, про которого распускают слухи.

Штирлиц никогда не торопил события. Выдержка, считал он, оборотная сторона стремительности. Все определяется пропорциями: искусство, разведка, любовь, политика.

— У вас голова не болит? — От забот? — От давления.

Он спал глубоко и спокойно, но ровно через 20 минут он проснётся. Это тоже одна из привычек, выработанная годами.

Бездействие хуже предательства.

Отказ от своего мнения всегда дурно пахнет.

Ясность — это одна из форм полного тумана.

«Это угодно нации», — сказал Геринг, посетив этот лагерьсмерти.

Военным сейчас надо иметь сильные ноги.

Они перекрывают дороги на восток и на юг. Логично, если рассчитывать на дилетантов, которые не знают Германии, а я знаю Германию. Хвастун. Почему хвастун? Если бы я не знал Германии, я бы повез Эрвина здесь, а я повез его через Ней—Кельн. Молодец, Штирлиц.

Многие шавки Гитлера скоро побегут отсюда — и попадутся. А вот когда в Берлине будет греметь русская канонада и солдаты будут драться за каждый дом, вот тогда отсюда можно будет уйти, не хлопая дверью. Уйти и унести тайну золота.

— У вас болят почки? — Нет. — Жаль. Очень жаль. Потому что этот отвар очень помогает при больныхпочках.

Пожимая руку рейхсфюреру, Борман копает ему яму.

Не знаю, как вы, а я уже зарядилась кислородом для нашей ужасной городской жизни.

— Все настолько глупо и непрофессионально, что работать практически совершенно невозможно. Невозможно понять логику непрофессионала. — А может, он хитрый профессионал?

Для меня важнее всего дело, а не честолюбие.

Странное свойство моей физиономии: всем кажется, что меня только что где—то видели.

Когда о нас, математиках, говорят как о сухарях — это ложь! В любви я — Эйнштейн!

Мне лучше знать, с чего начинать!

То ли мой заключенный психически неполноценен, то ли его следует передать к вам в разведку.

Я люблю молчунов. Если друг — молчун, так это друг, а если враг, так это враг. Я уважаю их.

Это не ерунда, это совсем даже не ерунда, дружище Биттнер.

Значит, во имя народа вы уничтожаете людей.

Оказывается, это огромная хитрость — пища для беременных.

Смерть от жизни отличается двумя факторами: объемом и движением. Живой обитает в закрытом помещении значительно большем, чем гроб, и имеет возможность это помещение, называемое домом, семейным очагом, клиникой для душевнобольных, бардаком, парламентом, время от времени покидать или, наоборот, посещать. Вся разница.