Бисмарк - цитаты и высказывания

Когда хочешь одурачить весь мир — говори правду.

Хотя и запрещено стрелять в парке, но что же со мной сделают, если я выйду и принесу хотя пару фазанов? Арестуют — нет, потому что тогда у вас никого не будет, кто бы приготовил мир.

Фракция может поддерживать правительство и тем самым приобрести влияние на него, однако если она хочет управлять правительством, то вынуждает последнее реагировать на это со своей стороны.

Если я ложусь на диван, то могу погрузить в документы обе руки до уровня плеч.

Вспомните, что со мной можно столковаться и я всегда готов признать свою неправоту, убедившись в этом...

У меня всем в Европе найдется масса всякой работы.

Приятно смотреть на зверя, зная, что зверь мертв.

Если бы все были одного мнения, то они были бы всемогущи.

Главнейший факт XIX столетия в том, что Британия и Соединенные Штаты говорят на одном языке.

Французы — народ, легко подчиняющийся самодержавию, и тогда он становится могущественным.

Основной признак империи — единство подчинения и централизация власти.

У меня в Померании был конюх, ужасный пьяница, он провалился под лед на Липпенском озере, я его вытащил, и вот меня наградили жетоном за спасение христианской души, явно заблудшей...

Вполне понятно, что с точки зрениярусской политики удельный вес Франции в Европе не должен падать ниже определенных пределов.

Мы должны оперировать реалиями, а не вымыслами.

Все на свете быстро меняется, и ничто здесь не вечно.

Всех, кто вздумает чинить препятствия моим желаниям, я сокрушу вдребезги.

Доктринерские ошибки парламентских фракций обычно бывают на—руку лишь политиканствующим дамам и священникам.

Я не признаю принципов, налагающих на пруссака—политика какие—либо обязательства; я вообще рассматриваю принципы только по мере полезности для целей Пруссии.

Зачем бы мне было утомляться, неустанно работать в этом мире, подвергать себя неприятностям и затруднениям, если б я не чувствовал, что должен исполнять мой долг относительно Бога.

Вы [граф Рехберг] дурак, но, к сожалению, я догадался об этом с большим опозданием.

Незачем нам [Германии] брать на себя заботы других держав, — у нас и своих достаточно.

Соединенное Богом люди разлучать не должны.

Лучшее для меня было бы взять отставку прямо сейчас. Я мог бы сделать это, сознавая, что принес стране пользу, и оставить после себя такое впечатление. Смогу ли я сделать что—либо еще из того, что предстоит сделать, я не знаю.

Довольно мне высокомерия русских!

Не выпив и не покушав сытно, я не могу заключить хорошего мира.

Иногда бывает странное стечение обстоятельств.

Пока Пруссии, черно—белой Пруссии, не обеспечено повсеместно равное с Австрией и возвышающееся надо всеми остальными положение в Германии, мы тоже хотим войны.

Когда консерваторы однажды упрекнули Бисмарка за его связи с еврейским банкиром Блейхредером, он спокойно возразил: "Но позвольте, ведь и сам кайзер имеет своим банкиром еврея".

У кого в руках сила, тот поступает по—своему.

Возможно, некоторые из нас еще станут жертвами убийц из—за угла, но каждый, с кем такое может случиться, должен думать о том, что он останется лежать на поле сражения, с честью погибнув во имя пользы Отечества!

Я не испытываю потребности нравиться многим людям, я не страдаю современной болезнью, стремлением к признанию, а расположение двора и людей, с которыми я общаюсь, я изучаю скорее с точки зрения антропологической науки, нежели личных эмоций. Такое хладнокровие не умножает число моих друзей, а жизнь за рубежом ослабляет мои связи с ровесниками и людьми моего круга, с которыми я был в хороших отношениях до тех пор, пока не подался в политику.

Единственный надежный, выносливый союзник, которого может иметь Пруссия, если обратится к нему, это немецкий народ.

Тяжело и скверно у меня на душе. За всю жизнь я никого не сделал счастливым — ни друзей, ни семью, ни даже себя. А зла причинил очень много. Я был причиною трех войн, по моей милости убиты тысячи невинных людей, о которых еще плачут матери и жены в разных странах. Во всем этом я дам отчет на небесах, но зато теперь не имею радостей жизни...

Да, тогда происходили горячие схватки, для которых нужно было бы иметь лучшие нервы, чем у меня!

Евреи никогда не были по отношению ко мне подлыми в оппозиции, как противники—христиане.

Когда за него [Фридриха Вильгельма IV] крепко ухватились, в руке оказывалась лишь горсть слизи.

Русским надо что—то дать! Лучше всего в таких случаях дарить то, что самому не принадлежит.

Если Германия реализует свои национальные устремления до окончания девятнадцатого века, я сочту это величайшим событием, а случись то же самое через десять или даже пять лет — это было бы нечто из ряда вон выходящее, неожиданная милость божья.

Если мы будем вынуждены жить в условиях тирании сообщества бандитов, то такая жизнь теряет свою ценность.

Вот мы каковы. Всегда ужасно угрожаем, а потом оказывается, что наши угрозы нельзя привести в исполнение. Народ наконец это замечает и привыкает к угрозам.

Существовало всегда мнение, что русскаяполитика особенно хитра — все увертки, пронырства и уловки, но это неправда.

Мы [Германия] не имеем союзов и не ведем никакой внешней политики, то есть никакой активной, мы ограничиваемся тем, что подбираем камни, падающие в наш сад, и по возможности счищаем с себя грязь, на нас летящую.

Великие вопросы времени будут решаться не речами и резолюциями большинства, но железом и кровью.

Я со спокойной совестью преследую ту цель, которая кажется мне правильной для моего государства и для Германии. Что касается средств, то я использую те, которые имею в распоряжении при отсутствии иных.

Управлять пьяными людьми труднее, чем трезвыми.

Во Франции положительно вошло в моду обращать на себя внимание утрированной бесцеремонностью и невежливым обращением, особенно с дамами.

Льщу себя сознанием, что иногда не без пользы подбавлял перцу в блюдо.

Даже после самого большого успеха нельзя сказать — теперь все удалось, я справился — и с удовлетворением взирать на достигнутое.

На дипломатическом языке присоединиться в принципе — просто вежливый способ отказа.

С плохими законами и хорошими чиновниками вполне можно править страной. Но если чиновники плохи, не помогут и самые лучшие законы.