Сергей Есенин - цитаты и высказывания

Что не могли в словах сказать уста, Пусть пулями расскажут пистолеты.

Голубая кофта. Синие глаза. Никакой я правды милой не сказал. Милая спросила: «Крутит ли метель? Затопить бы печку, постелить постель». Я ответил милой: «Нынче с высоты Кто—то осыпает белые цветы. Затопи ты печку, постели постель, У меня на сердце без тебя метель».

Уйти не подвиг, Подвиг — не вернуться!

Знаешь? Люди ведь все со звериной душой — Тот медведь, тот лиса, та волчица, А жизнь – это лес большой, Где заря красным всадником мчится. Нужно крепкие, крепкие иметь клыки.

Эту жизнь прожил я словно кстати, Заодно с другими на земле...

Не каждому дано яблоком падать к чужим ногам.

Быть поэтом — это значит то же, Если правдыжизни не нарушить, Рубцевать себя по нежной коже, Кровью чувств ласкать чужие души.

В такой—то срок, в таком—то годе Мы встретимся, быть может, вновь... Мне страшно, — ведь душа проходит, Как молодость и как любовь. Другой в тебе меня заглушит. Не потому ли — в лад речам — Мои рыдающие уши, Как весла, плещут по плечам? Прощай, прощай. В пожарах лунных Не зреть мне радостного дня, Но все ж средь трепетных и юных Ты был всех лучше для меня.

Как нелепа вся наша жизнь. Она коверкает нас с колыбели, и вместо действительно истинных людей выходят какие—то уроды.

О Русь, малиновое поле И синь, упавшая в реку, Люблю до радости и боли Твою озерную тоску. Холодной скорби не измерить, Ты на туманном берегу. Но не любить тебя, не верить — Я научиться не могу.

Да, мне нравилась девушка в белом, Но теперь я люблю в голубом.

Не мог я жить среди людей, Холодный яд в душе моей. И то, чем жил и что любил, Я сам безумно отравил. Своею гордою душой Прошел я счастье стороной. Я видел пролитую кровь И проклял веру и любовь.

Умей смертельно ненавидеть, тогда научишься любить…

Никогда я не был на Босфоре, Ты меня не спрашивай о нем. Я в твоих глаза увидел море, Полыхающее голубым огнём.

Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет, здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока ещё не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде Господин доллар, а на искусство начихать — самое высшее мюзик—холл. Я даже книг не захотел издавать здесь, несмотря на дешевизну бумаги и переводов. Никому здесь это не нужно. Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод… зато у нас есть душа, которую здесь сдали за ненадобностью в аренду под смердяковщину.

Ведь разлюбить не сможешь ты, Как полюбить ты не сумела...

Владычество доллара съело в них (американцах) все стремления к каким—либо сложным вопросам. Американец всецело погружается в «Business» и остального знать не желает.

Я нарочно иду нечёсаным, С головой, как керосиновая лампа, на плечах. Ваших душ безлиственную осень Мне нравится в потёмках освещать.

Все мы, все мы в этом мире тленны, Тихо льется с кленов листьев медь... Будь же ты вовек благословенно, Что пришло процвесть и умереть.

Говорю вам — вы все погибнете, Всех задушит вас веры мох. По—иному над нашей выгибью Вспух незримой коровойбог.

Человек! Подумай, что твоя жизнь, когда на пути зловещие раны. Богач, погляди вокруг тебя. Стоны и плач заглушают твою радость. Радость там, где у порога не слышны стоны.

Холодят мне душу эти выси, Нет тепла от звёздного огня. Те, кого любил я, отреклися, Кем я жил — забыли про меня.

Я не заласкан — буря мне скрипка. Сердце метелит твоя улыбка.

О возрастосени! Он мне дороже юности и лета.

Мне бы только смотреть на тебя, Видеть глаз златокарий омут, И чтоб, прошлое не любя, Ты уйти не смогла к другому.

По—смешному я сердцем влип, Я по—глупому мысли занял...

И я склонился над стаканом, Чтоб, не страдая ни о ком, Себя сгубить В угаре пьяном.

Ах, и сам я нынче чтой—то стал нестойкий, Не дойду до дома с дружеской попойки. Там вон встретил вербу, там сосну приметил, Распевал им песни под метель о лете. Сам себе казался я таким же кленом, Только не опавшим, а вовсю зеленым.

Перед отъездом из Европы в Америку я вспомнил про «дым отечества», про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за «Русь», как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию… С того дня я ещё больше влюбился в коммунистическое строительство.

Счастья нет. Но горевать не буду — Есть везде родные сердцу куры, Для меня рассеяны повсюду Молодые чувственные дуры. С ними я все радости приемлю И для них лишь говорю стихами: Оттого, знать, люди любят землю, Что она пропахла петухами.

Я с любовью иду На указанный путь, И от мук и тревог Не волнуется грудь.

В живом остаётся протест. Молчат только те – на погостах, На ком крепкий камень и крест.

Человек в этом мире не бревенчатый дом, Не всегда перестроишь наново…

Ну кто ж из нас на палубе большой Не падал, не блевал и не ругался? Их мало, с опытной душой, Кто крепким в качке оставался.

Я тем завидую, Кто жизнь провел в бою, Кто защищал великую идею. А я, сгубивший молодость свою, Воспоминаний даже не имею.

Не всякий мог Узнать, что сердцем я продрог, Не всякий этот холод в нем Мог растопить своим огнем. Не всякий, длани кто простер, Поймать сумеет долю злую. Как бабочка — я на костер Лечу и огненность целую.

Ты ушла и ко мне не вернешься, Позабыла ты мой уголок, И теперь ты другому смеешься, Укрываясь в белый платок. Мне тоскливо, и скучно, и жалко, Неуютно камин мой горит, Но измятая в книжке фиалка Все о счастье былом говорит.

Вот они, толстые ляжки, Этой похабной стены. Здесь по ночаммонашки Снимают с Христа штаны.

Ваше равенство – обман и ложь. Старая гнусавая шарманка Этот мир идейных дел и слов. Для глупцов – хорошая приманка, Подлецам – порядочный улов.

Жить с раскрытой нараспашку душой — все равно, что ходить с раскрытой ширинкой.

Если б не было ада и рая, Их бы выдумал сам человек.

Ах! Какая смешная потеря! Много в жизни смешных потерь. Стыдно мне, что я в бога верил. Горько мне, что не верю теперь.

Время – мельница с крылом Опускает за селом Месяц маятником в рожь Лить часов незримый дождь.

Да! Теперь — решено. Без возврата Я покинул родные края. Уж не будут листвою крылатой Надо мною звенеть тополя. Низкий дом без меня ссутулится, Старый пёс мой давно издох. На московских изогнутых улицах Умереть, знать, сулил мне Бог. Я люблю этот город вязевый, Пусть обрюзг он и пусть одрях. Золотая дремотная Азия Опочила на куполах. А когда ночью светит месяц, Когда светит... чёрт знает как! Я иду, головою свесясь, Переулком в знакомый кабак.

Руки милой — пара лебедей — В золотеволос моих ныряют. Все на этом свете из людей Песнь любви поют и повторяют.

Успокойся, смертный, и не требуй Правды той, что не нужна тебе.

Если крикнет рать святая: «Кинь ты Русь, живи в раю!» Я скажу: «Не надо рая, Дайте родину мою!»

Поцелуй названья не имеет, Поцелуй не надпись на гробах. Красной розой поцелуи веют, Лепестками тая на губах.

Кто любил, уж тот любить не может, Кто сгорел, того не подожжешь.

Совершенно лишняя штука эта душа. С грустью, с испугом, но я уже начинаю учиться говорить себе: застегни, Есенин, свою душу, это так же неприятно, как расстегнутые брюки.

Я не люблю цветы с кустов, Не называю их цветами. Хоть прикасаюсь к ним устами, Но не найду к ним нежных слов. Я только тот люблю цветок, Который врос корнями в землю, Его люблю я и приемлю, Как северный наш василёк.

Война мне всю душу изъела. За чей—то чужой интерес Стрелял я мне близкое тело И грудью на брата лез. Я понял, что я — игрушка, В тылу же купцы да знать, И, твердо простившись с пушками, Решил лишь в стихах воевать.

Дорогая, сядем рядом, Поглядим в глаза друг другу. Я хочу под кротким взглядом Слушать чувственную вьюгу…

И пусть живут рабы страстей — Противна страсть душе моей.

Печальные сны охватили мою душу. Снова навевает на меня тоска угнетенное настроение. Готов плакать и плакать без конца. Все сформировавшиеся надежды рухнули, мрак окутал и прошлое, и настоящее. «Скучные песни и грустные звуки» не дают мне покоя. Чего—то жду, во что—то верю и не верю. Не сбылися мечты святого дела. Планы рухнули, и все снова осталось на веру «Дальнейшего—будущего». Оно все покажет, но пока настоящее его разрушило. Была цель, были покушения, но тягостная сила их подавила, а потом устроила насильное триумфальное шествие. Все были на волоске и остались на материке. но ведь перед этим или после этого угасания владычества ночи всегда бывает так. А заря недалека, и за нею светлый день. Посидим у моря, подождем погоды, когда—нибудь и утихнут бурные волны на нем и можно будет без опасения кататься на плоскодонном челноке.

Сыпь, гармоника, сыпь, моя частая, Пей, выдра, пей! Мне бы лучше вон ту, сисястую,— Она глупей.

Как в смирительную рубашку, Мы природу берем в бетон.

Жизнь. Я не могу понять её назначения, и ведь Христос тоже не открыл цель жизни. Он указал только, как жить, но чего этим можно достигнуть, никому не известно. Да, однако если это тайна, то пусть ей и останется. Но мы все—таки должны знать, зачем живем. Зачем она, жизнь? Зачем жить? На все её мелочные сны и стремления положен венок заблуждения, сплетенный из шиповника. Ужели так и невозможно разгадать?

И сердце, остыть не готовясь, И грустно другую любя, Как будто любимую повесть, С другой вспоминает тебя.

Молодая, с чувственным оскалом, Я с тобой не нежен и не груб. Расскажи мне, скольких ты ласкала? Сколько рук ты помнишь? Сколько губ? Знаю я — они прошли, как тени, Не коснувшись твоего огня, Многим ты садилась на колени, А теперь сидишь вот у меня.

Любимая! Меня вы не любили. Не знали вы, что в сонмище людском Я был, как лошадь, загнанная в мыле, Пришпоренная смелым ездоком. Не знали вы, Что я в сплошном дыму, В разворочённом бурей быте С того и мучаюсь, что не пойму — Куда несет нас рок событий.

Поэт должен думать о смерти, чтобы острее чувствовать жизнь.

Чувства полны добра, Сердце бьется сильней. Оживил меня луч Теплотою своей.

Дай, Джим, на счастье лапу мне, Такую лапу не видал я сроду. Давай с тобой полаем при луне На тихую, бесшумную погоду. Дай, Джим, на счастье лапу мне. Пожалуйста, голубчик, не лижись. Пойми со мной хоть самое простое. Ведь ты не знаешь, что такое жизнь, Не знаешь ты, что жить на свете стоит.

Лицом к лицу Лица не увидать. Большое видится на расстоянье.

Где ты, где, моя тихая радость – Все любя, ничего не желать?

Но коль черти в душе гнездились — Значит, ангелы жили в ней.

Пусть сердцу вечно снится май…

Наука нашего времени — ложь и преступление. А читать, — я и так свой кругозор знаний расширяю анализом под собственным наблюдением. Мне нужно себя, а не другого, напичканного чужими суждениями.

Я знаю, знаю. Скоро, скоро Ни по моей, ни чьей вине Под низким траурным забором Лежать придётся так же мне.

Чем больнее, тем звонче То здесь, то там. Я с собой не покончу, Иди к чертям...

Улеглась моя былая рана — Пьяный бред не гложет сердце мне.

Блок по недоразумению русский.

Ах, метель такая, просто чёрт возьми! Забивает крышубелыми гвоздьми. Только мне не страшно, и в моей судьбе Непутёвым сердцем я прибит к тебе.

Если раньше мне били в морду, То теперь вся в кровидуша.

Россия. Какое красивое слово! И роса, и сила, и синее что—то…

Сердце бьётся всё чаще и чаще, И уж я говорю невпопад: — Я такой же, как вы, пропащий, Мне теперь не уйти назад.

Помирись лишь в сердце со врагом — И тебя блаженством ошафранит.

И так радостен мне над пущей Замирающий в ветре крик: «Будь же холоден ты, живущий, Как осеннее золото лип».

Много лет я не был здесь и много Встреч весёлых видел и разлук, Но всегда хранил в себе я строго Нежный сгиб твоих туманных рук.

На земле милее. Полно плавать в небо. Как ты любишь долы, так бы труд любил.

Живи так, как будто сейчас должен умереть, ибо это есть лучшее стремление к Истине. Счастье — удел несчастных, несчастье — удел счастливых. Ничья душа не может не чувствовать своих страданий, а мои муки — твоя печаль, твоя печаль — мои терзанья...

Пейте, пойте в юности, бейте в жизнь без промаха — Все равно любимая отцветет черемухой.

Я не знал, что любовь — зараза, Я не знал, что любовь — чума. Подошла и прищуренным глазом Хулигана свела с ума.

Жизнь — обман с чарующей тоскою.

И на рябине есть цветы, Цветы — предшественники ягод. Они на землю градом лягут, Багрец свергая с высоты. Они не те, что на земле. Цветы рябин — другое дело. Они как жизнь, как наше тело, Делимое в предвечной мгле.

Ничто не обошел я мимо. Но мне милее на пути, Что для меня неповторимо.

Есть в дружбесчастье оголтелое И судорога буйных чувств — Огонь растапливает тело, Как стеариновую свечу. Возлюбленный мой! дай мне руки — Я по—иному не привык, — Хочу омыть их в час разлуки Я желтой пеной головы.

Не напрасно дули ветры, Не напрасно шла гроза. Кто—то тайный тихим светом Напоил мои глаза.

Видно, так заведено навеки — К тридцати годам перебесясь, Всё сильней, прожженные калеки, С жизнью мы удерживаем связь.

Мальчик такой счастливый И ковыряет в носу. Ковыряй, ковыряй, мой милый! Суй туда палец весь. Только вот с этой силой В душу свою не лезь.

Дар поэта – ласкать и карябать, Роковая на нём печать.

И с тобой целуюсь по привычке, Потому что многих целовал, И, как будто зажигая спички, Говорю любовныеслова. «Дорогая», «милая», «навеки», А в уме всегда одно и то ж.

Тот же месяц, только чуть пошире, Чуть желтее и с другого края. Мы с тобою любим в этом мире Одинаково со всеми, дорогая.

Мои мечты стремятся вдаль, Где слышны вопли и рыданья, Чужую разделить печаль И муки тяжкого страданья. Я там могу найти себе Отраду в жизни, упоенье, И там, наперекор судьбе, Искать я буду вдохновенья.

Жизнь – это глупая штука. Всё в ней пошло и ничтожно. Ничего в ней нет святого, один сплошной сгущенный хаос разврата. Все люди живут ради чувственных наслаждений. Но есть среди них в светлом облике непорочные, чистые, как бледные огни догорающего заката… Я – один, и никого на свете, который бы пошёл мне на встречу такой же тоскующей душой; будь это мужчина или женщина, я всё равно бы заключил его в свои братские объятия и осыпал бы чистыми жемчужными поцелуями, пошёл бы с ним от этого чуждого мне мира, предоставляя свои цветы рвать дерзким рукам того, кто хочет наслаждения.

Не криви улыбку, руки теребя, Я люблю другую, только не тебя. Ты сама ведь знаешь, знаешь хорошо — Не тебя я вижу, не к тебе пришел. Проходил я мимо, сердцу все равно — Просто захотелось заглянуть в окно.

Поступь нежная, легкий стан, Если б знала ты сердцем упорным, Как умеет любить хулиган, Как умеет он быть покорным!

И чтоб свет над полной кружкой Легкой пеной не погас — Пей и пой, моя подружка: На земле живут лишь раз!

Но озлобленное сердце никогда не заблудится…