Цитаты из книг

– Ты моя, – шепчет он. – Только моя. Не забывай. – Его голос дурманит, слова кружат голову.

В каком–то смысле книга не сообщила ему ничего нового — но в этом–то и заключалась её прелесть. Она говорила то, что он сам бы мог сказать, если бы сумел привести в порядок отрывочные мысли. Она была произведением ума, похожего на его ум, только гораздо более сильного, более систематического и не изъязвлённого страхом. Лучшие книги, понял он, говорят тебе то, что ты уже сам знаешь.

Рыцарь этот когда—то неудачно пошутил... его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, чем он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл! Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита"

— У меня такое чувство, что ты перевернёшь всю мою жизнь. — Встряска ещё никому не вредила.

Я, откровенно говоря, не люблю последних новостей по радио. Сообщают о них всегда какие—то девушки, невнятно произносящие названия мест. Кроме того, каждая третья из них косноязычна, как будто таких нарочно подбирают.

А не надо никаких точек зрения, просто он существовал, и больше ничего.

Это прекрасно — уничтожать слова. Главный мусор скопился, конечно в глаголах и прилагательных, но и среди существительных — сотни и сотни лишних. Не только синонимов; есть ведь и антонимы. Ну скажите, для чего нужно слово, которое есть полная противоположность другому? Слово само содержит свою противоположность. Возьмем, например, «голод». Если есть слово «голод», зачем вам «сытость»? «Неголод» ничем не хуже, даже лучше, потому что оно — прямая противоположность, а «сытость» — нет. Или оттенки и степени прилагательных. «Хороший» — для кого хороший? А «плюсовой» исключает субъективность. Опять же, если вам нужно что—то сильнее «плюсового», какой смысл иметь целый набор расплывчатых бесполезных слов — «великолепный», «отличный» и так далее? «Плюс плюсовой» охватывает те же значения, а если нужно ещё сильнее — «плюсплюс плюсовой». Конечно, мы и сейчас уже пользуемся этими формами, но в окончательном варианте новояза других просто не останется. В итоге все понятия плохого и хорошего будут описываться только шестью словами, а по сути, двумя.

Ему не нравилось жить в мире героев. Строишь—строишь цивилизацию, а потом появляется какой—нибудь герой и... Терри Пратчетт "Последний герой"

Маму я люблю, но ее постоянная близость порой вызывает у меня непонятную нервозность.

А улыбался он потому, что молодость весела без причин, — в этом ее главное очарование.

Что ты можешь сделать, — думал Уинстон, — против безумца, который умнее тебя, который беспристрастно выслушивает твои аргументы и продолжает упорствовать в своем безумии?

Ясно как апельсин: старики никогда не были детьми.

И, как и прежде, жечь было наслаждением — приятно было дать волю своему гневу, жечь, рвать, крушить, раздирать в клочья, уничтожать бессмысленную проблему. Нет решения? Так вот же, теперь не будет и проблемы! Огонь разрешает все!

Не делай далеко идущих выводов.

Вот эдакая какая—нибудь глупость, какая—нибудь пошлейшая мелочь, весь замысел может испортить. «Преступление и наказание» Федор Достоевский

Величайшие грехимира рождаются в мозгу.

Я бываю слеп, как крот, к чувствам окружающих.

В самые темные временаГосподь приводит в твою жизнь лучших людей.

Если ты хочешь, чтобы я вела себя как взрослая, не посылай меня в группу поддержки. Лучше достань мне фальшивое удостоверение личности, чтобы я могла ходить по клубам, пить водку и принимать гашиш.

Как хороша жизнь, когда что—нибудь сделаешь хорошее и правдивое! «Братья Карамазовы» Федор Достоевский

Человек, быть может, не столько ждет любви, сколько понимания.

Теперь почти все дети ужасны. И хуже всего, что при помощи таких организаций, как разведчики, их методически превращают в необузданных маленьких дикарей, причем у них вовсе не возникает желания бунтовать против партийной дисциплины. Наоборот, они обожают партию и все, что с ней связано. Песни, шествия, знамена, походы, муштра с учебными винтовками, выкрикивание лозунгов, поклонение Старшему Брату — все это для них увлекательная игра. Их натравливают на чужаков, на врагов системы, на иностранцев, изменников, вредителей, мыслепреступников. Стало обычным делом, что тридцатилетние люди боятся своих детей.

Я мучился, потому что мне показалось, что с нею необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни одного слова, а она уйдёт, и я никогда её более не увижу...

Думай обо мне. Я хочу тебе присниться.

У меня отваливается челюсть. Потрясающая бесчеловечность.

— Том, скажи честно. — Чего тебе? — Бывает так, что все хорошо кончается? — Бывает — в пьесках, которые показывают на утренниках по субботам. — Ну это понятно, а в жизни так бывает?

Твой злейший враг, подумал он, – это твоя нервная система. В любую минуту внутреннее напряжение может отразиться на твоей наружности.

Некоторые люди очень охотно отдают то, что им самим крайне необходимо. Вот что я называю верхом великодушия!

Поскольку сверхдержавы непобедимы, каждая представляет собой отдельную вселенную, где можно предаваться почти любому умственному извращению.

Всё ему некогда, всё ему мешают, а сам лежит и ничего не делает. «Преступление и наказание» Федор Достоевский

Всё это неправда, – подумал я. — Всего этого не существует. Ведь так же не может быть. Здесь просто сцена, на которой разыгрывают шутливую пьеску о смерти. Ведь когда умирают по—настоящему, то это страшно серьёзно». Мне хотелось подойти к этим молодым людям, похлопать по плечу и сказать: «Не правда ли, здесь только салонная смерть и вы только веселые любители игры в умирание? А потом вы опять встанете и будете раскланиваться. Ведь нельзя же умирать вот так, с не очень высокой температурой и прерывистым дыханием, ведь для этого нужны выстрелы и раны. Я ведь знаю это…

Порода в женщинах, как и в лошадях, великое дело; это открытие принадлежит Юной Франции. Она, то есть порода, а не Юная Франция, большею частью изобличается в поступи, в руках и ногах; особенно нос много значит. Правильный нос в России реже маленькой ножки.

Я создаю в мечтах целые романы. О, вы меня не знаете! «Белые ночи» Федор Достоевский

Рога – это только естественное следствие всякого законного брака, так сказать, поправка его, протест, так что в этом смысле они даже нисколько не унизительны. «Преступление и наказание» Федор Достоевский

Ааз, даже твой юмор в какой—то момент становится таким тонким, что его уже и не видно. Роберт Асприн "Еще один великолепный МИФ"

Боли самой по себе, — начал он, — иногда недостаточно. Бывают случаи, когда индивид сопротивляется боли до смертного мига. Но для каждого человека есть что—то непереносимое, немыслимое. Смелость и трусость здесь ни при чем. Если падаешь с высоты, схватиться за веревку — не трусость. Если вынырнул из глубины, вдохнуть воздух — не трусость. Это просто инстинкт, и его нельзя ослушаться.

Там есть один момент, где главный герой, архитектор, сидит в лодке вместе со своим лучшим другом, газетным магнатом. И магнат говорит, что архитектор — очень холодный человек. Архитектор отвечает, что если бы их лодка протекала, и в спасательной шлюпке было бы место только для одного человека, он бы охотно отдал свою жизнь за газетного магната. И потом он говорит что—то вроде: — Я бы умер за тебя. Но я не стану жить ради тебя.

— Я люблю тебя, Кристиан Грей, — шепчу я, обхватит ладонями его голову. — Ты готов пойти на это ради меня. Я не заслуживаю такой жертвы, и мне очень жаль, что я не делать все эти штуки. Ну,может, со временем, я не знаю.. однако я принимаю твое предложение, да, принимаю. Где я должна подписать? Он обнимает меня и прижимает к себе.

Я подумала про птиц. Смогли бы они летать, если бы никто нигде не смеялся?

Мне пришла в голову идиотская мысль, что мои розовые трусы не сочетаются с фиолетовым лифчиком. Можно подумать, мальчишки вообще замечают такие вещи.

Рабом я быть не могу, а повелевать в этом случае — труд утомительный.

Убить пересмешника — великий грех.

Дети! Берегитесь баобабов!

Не говорите «прекраснейший роман» в жизни. Скажите лучше: «первый».

Я не господин, господа все в Париже! «Собачье сердце» Михаил Булгаков

— Как ты себя чувствуешь, Чарли? — Страсть как хочу молочный коктейль.

— Так кто же ты? — Не половинка и не целое. Так... Фрагмент... — А это самое лучшее. Возбуждает фантазию. Таких женщин любят вечно. Законченные женщины быстро надоедают. Совершенные тоже, а «фрагменты» — никогда.

Многим все вообще эпитафии кажутся смешными, но мне нет, особенно когда вспомню о том, что под ними покоится.

Милый друг, в деревне всякий может быть праведником, — с улыбкой заметил лорд Генри. — Там нет никаких соблазнов. По этой—то причине людей, живущих за городом, не коснулась цивилизация. Да, да, приобщиться к цивилизации — дело весьма нелегкое. Для этого есть два пути: культура или так называемый разврат. А деревенским жителям то и другое недоступно. Вот они и закоснели в добродетели.

Я получил гармонику, магнитный набор поэзии, книжку про Харви Милка и кассету с песней «Во сне», записанной… дважды. Серьезно, я в растерянности. Набор подарков такой голубой, как будто я сам себе его подарил.

Прежде всего мы должны построить фабрику зеркал. И в ближайший год выдавать зеркала, зеркала, ничего, кроме зеркал, чтобы человечество могло хорошенько рассмотреть в них себя.

Отвлечение — самая выгодная тактика, это давно известно.

Мне хотелось сказать ей что—нибудь, но я не мог.... И даже если нужные слова приходят, то стыдишься их произнести. Все эти слова принадлежат прошлым столетиям. Наше время не нашло ещё слов для выражения своих чувств. Оно умеет быть только развязным, всё остальное — искусственно.

К Вам мудрость немного раньше пришла.

Та королева, – думал он про себя, – которая чинила свои чулки в тюрьме, уж конечно, в ту минуту смотрела настоящею королевой и даже более, чем во время самых пышных торжеств и выходов.

— Я хочу, чтобы тебе было больно, детка… Я хочу, чтобы завтра каждое твоё движение напоминало тебе, что ты была со мной. Ты моя…

Я сегодня устал от себя и рад бы превратиться в кого—нибудь другого.

Мы два разных полюса, существа из разных миров. Я как Икар, который поднялся слишком близко к солнцу, а в итоге упал и разбился.

Вам не книги нужны, а то, что когда—то было в них, что могло бы и теперь быть в программах наших гостиных. То же внимание к подробностям, ту же чуткость и сознательность могли бы воспитывать и наши радио— и телевизионные передачи, но, увы, они этого не делают. Нет, нет, книги не выложат вам сразу всё, чего вам хочется. Ищите это сами всюду, где можно, — в старых граммофонных пластинках, в старых фильмах, в старых друзьях. Ищите это в окружающей вас природе, в самом себе. Книги — только одно из вместилищ, где мы храним то, что боимся забыть. В них нет никакой тайны, никакого волшебства. Волшебство лишь в том, что они говорят, в том, как они сшивают лоскутки Вселенной в единое целое.

Что медленно — то прочно.

Работа — мрачная одержимость. Мы предаемся труду с вечной иллюзией, будто со временем все станет иным. Никогда ничто не изменится. И что только люди делают из своей жизни, — просто смешно!

Их жёнам нравится, когда от бороды щекотно.

Первоначально он отнёсся ко мне неприязненно и даже оскорблял меня, то есть думал, что оскорбляет, называя меня собакой, – тут арестант усмехнулся, – я лично не вижу ничего дурного в этом звере, чтобы обижаться на это слово…

Никогда, никогда, никогда на перекрестном допросе не задавай свидетелю вопрос, если не знаешь заранее, какой будет ответ. — это правило я усвоила с колыбели. А то ответ может оказаться совсем не такой, как надо, и погубит всё дело.

Мы слишком много знаем и слишком мало умеем… потому что знаем слишком много.

Вместо того, чтобы петь в душе, я писал слова любимых песен в тетрадь. От чернил вода становилась синей или черной. или зеленой. или красной. Музыка стекала по моим ногам.

Дорогая, в том—то и штука, что закрыты! В этом—то вся и соль! А в открытый предмет может попасть каждый!

Не пытайтесь судить о книгах по обложке.

Оставим их вдвоем. Не будем им мешать. И, может быть, до чего—нибудь они договорятся.

Каждый живёт, как хочет, и расплачивается за это сам.

— Плохо! — говорил штабс—капитан; — посмотрите, кругом ничего не видно, только туман да снег; того и гляди, что свалимся в пропасть или засядем в трущобу, а там пониже, чай, Байдара так разыгралась, что и не переедешь. Уж эта мне Азия! что люди, что речки — никак нельзя положиться!

Если бы ты была моей, тебе бы еще неделю было больно сидеть, после того что ты вчера устроила.

Я отпущу тебя. Если ты останешься.

Такая наша работа, Глазастик: у каждого адвоката хоть раз в жизни бывает дело, которое задевает его самого.

Был он аккуратен, но как—то слишком без нужды и во вред себе. «Бесы» Федор Достоевский

Куст сирени лучше орхидей. И одуванчики тоже, и чертополох. А почему? Да потому, что они хоть ненадолго отвлекают человека, уводят его от людей и города, заставляют попотеть и возвращают с небес на землю. И уж когда ты весь тут и никто тебе не мешает, хоть ненадолго остаешься наедине с самим собой и начинаешь думать, один, без посторонней помощи. Когда копаешься в саду, самое время пофилософствовать. Никто об этом не догадывается, никто тебя не обвиняет, никто и не знает ничего, а ты становишься заправским философом — эдакий Платон среди пионов, Сократ, который сам себе выращивает цикуту. Тот, кто тащит на спине по своей лужайке мешок навоза, сродни Атласу, у которого на плечах вращается земной шар. Сэмюэл Сполдинг, эсквайр, сказал однажды: «Копая землю, покопайся у себя в душе». Вертите лопасти этой косилки, Билл, и да оросит вас живительная струя Фонтана юности.

Обожаю простые удовольствия. Это последнее прибежище для сложных натур.

Многое, что можно было бы сделать, мы не делаем, сами и не зная почему.

Результат всегда зависит от людей.

– Мужчины не такие уж сложные создания, милая. Они просты и предсказуемы. Обычно говорят то, что думают, а мы тратим часы, чтобы проникнуть в тайный смысл их слов. На твоем месте я воспринимала бы его проще.

Я не идеалист и вовсе не считаю суд присяжных наилучшим из судов, для меня это не идеал, но существующая, действующая реальность.

— Я считаю вечность некорректной концепцией, — ответила я. — Ты сама некорректная концепция, — самодовольно заметил он. — Знаю. Поэтому меня и изъяли из круговорота жизни.

Домашняя среда может свести на нет многое из того, что пытается привить школа.

– Да, оно для студенческой газеты, поскольку я буду вручать дипломы на выпускной церемонии.

В будущем, полагаю, мне придется пройти курс интенсивной психотерапии, чтобы не испытывать мучительного стыда при воспоминании об этом моменте.

Вы судите по костюму? Никогда не делайте этого, драгоценнейший страж! Вы можете ошибиться, и притом весьма крупно.

Народ — это тело божие. «Бесы» Федор Достоевский

– Это называется флоггер, – тихо звучит голос Кристиана.

На свете нет ничего долговременного, а потому и радость в следующую минуту за первою уже не так жива, в третью минуту она становится ещё слабее и наконец незаметно сливается с обыкновенным положением души. «Нос» Николай Гоголь

Слава Богу, поутру явилась возможность ехать, и я оставил Тамань. Что сталось с старухой и с бедным слепым — не знаю.

Мы встретимся там, где нет темноты.

Нет, эта демократическая сволочь с своими пятерками — плохая опора; тут нужна одна великолепная, кумирная, деспотическая воля, опирающаяся на нечто не случайное и вне стоящее… Тогда и пятерки подожмут хвосты повиновения и с подобострастием пригодятся при случае. «Бесы» Федор Достоевский

Как странно все—таки получается: когда пьёшь, очень быстро сосредотачиваешься, но зато от вечера до утра возникают такие интервалы, которые длятся словно годы.

В ту ночь, лежа на кровати, я изобрел специальную дренажную систему, которая одним концом будет подведена под каждую подушку в Нью—Йорке, а другим соединена с резервуаром. Где бы люди ни плакали перед сном, слезы всегда будут стекать в одно место, а утром метеоролог сообщит, возрос или опустился уровень воды в резервуаре слез, и всем будет ясно, сколько гирь у ньюйоркцев на сердце.

Само кино было очень интересным, но мне оно не показалось очень хорошим, потому что после его окончания я не почувствовал себя иначе, чем до просмотра.

Я говорил и слышал свой голос, но казалось, что это не я, что говорит кто—то другой, и такой, каким я бы хотел быть.

Привидения – это, так сказать, клочки и отрывки других миров, их начало. Здоровому человеку, разумеется, их незачем видеть, потому что здоровый человек есть наиболее земной человек, а стало быть, должен жить одною здешнею жизнью, для полноты и для порядка. Ну, а чуть заболел, чуть нарушился нормальный земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и чем больше болен, тем и соприкосновений с другим миром больше, так что, когда умрет совсем человек, то прямо и перейдет в другой мир». Я об этом давно рассуждал. Если в будущую жизнь верите, то и этому рассуждению можно поверить.

На прошлой неделе сгорел у меня кузнец, такой искусный кузнец и слесарное мастерство знал. «Мёртвые души» Николай Гоголь

— Да что ж это такое? Вывести его вон, черти б меня взяли! — Черти чтоб взяли? А что ж, это можно!

Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением Вечной книги. «Преступление и наказание» Федор Достоевский