Фаина Раневская - цитаты и высказывания

С этими «добрыми утрами» надо бороться, как с клопами, тут нужен дуст. Умиляющуюся девицу и авторов надо бить по черепу тяжелым утюгом, но это недозволительный прием, к великому моему огорчению. Все эти радиобарышни, которые смеются счастливым детским смехом, порождают миллионы идиотов, а это уже народное бедствие. В общем, всех создателей «Веселых спутников» — под суд! «С добрым утром» — туда же, «В субботу вечером» — коленом под зад! «Хорошее настроение» — на лесозаготовки, где они бы встретились бы!» с руководством Театра им. Моссовета и его главарем – маразмистом—затейником Завадским.

Как бы разъяснить... Мата я не стесняюсь, свободно им пользуясь при всех. В лексиконе моём любимое слово — «жопа». А не «отлично». (В ответ на вежливый приветственный вопрос журналистки: «Как дела?»)

Моё богатство, очевидно, в том, что мне оно не нужно.

Чтобы получить признание — надо, даже необходимо, умереть.

Многие получают награды не по способности, а по потребности.

Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар.

Такая задница называется «жопа—игрунья» (О проходящей даме.) А с такой жопой надо сидеть дома! (О другой.)

Книгу писала 3 года, прочитав, порвала. Книги должны писать писатели, мыслители или же сплетники.

Ночью болит всё, а больше всего совесть.

Жизнь моя… Прожила около, всё не удавалось. Как рыжий у ковра.

Мой друг Борух Фарбер, фотограф, говорил: "Девушки, когда фотографируетесь, надо говорить «сыр», а не «утюг»!"

Старухи бывают ехидны, а к концу жизни бывают и стервы, и склочницы, и негодяйки, а к старости надо добреть с утра до вечера!

Бог мой, как я стара — я ещё помню порядочных людей!

Как я завидую безмозглым!

Я провинциальная актриса. Где я только ни служила! Только в городе Вездесранске не служила!

Соседка, вдова моссоветовского начальника, меняла румынскую мебель на югославскую, югославскую на финскую, нервничала. Руководила грузчиками... И умерла в 50 лет на мебельном гарнитуре. Девчонка!

Стареть скучно, но это единственный способ жить долго.

Старость — это просто свинство. Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости. Господи, уже все ушли, а я всё живу. Бирман — и та умерла, а уж от неё я этого никак не ожидала.

Еврей ест курицу, когда он болен или когда курица больна.

Главное — живой жизнью жить, а не по закоулкам памяти шарить.

— Милочка, я возьму с собой «Идиота», чтобы не скучать в троллейбусе! (К/ф «Весна»)

Кто бы знал, как я была несчастна в этой проклятой жизни со всеми моими талантами… Кто бы знал мое одиночество! Успех — глупо мне, умной, ему радоваться. Я не знала успеха у себя самой… У меня хватило ума глупо прожить жизнь.

Мысли тянутся к началу жизни — значит, жизнь подходит к концу.

Никто, кроме мёртвых вождей, не хочет терпеть праздноболтающихся моих грудей.

Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.

Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям, играй после этого Островского!

Для меня каждый спектакль мой — очередная репетиция. Может быть поэтому я не умею играть одинаково. Иногда репетирую хуже, иногда лучше, но хорошо — никогда.

Я не могу есть мясо. Оно ходило, любило, смотрело... Может быть, я психопатка? Нет, я себя считаю нормальной психопаткой. Но не могу есть мяса. Мясо я держу для людей.

Как бы растолковать бездарю: никто к вам не придёт, потому что от вас нечего взять. Понятна вам мысль моя неглубокая?

Когда мне снится кошмар — это значит, я во сне снимаюсь в кино.

Когда Фаину Георгиевну спросили, какие, по её мнению, женщины склонны к большей верности — брюнетки или блондинки, она не задумываясь ответила: «Седые!»

— Фаина Георгиевна, как ваши дела? — Вы знаете, милочка, что такое говно? Так оно по сравнению с моей жизнью — повидло.

Моя любимаяболезнь — чесотка: почесался и ещё хочется. А самая ненавистная — геморрой: ни себе посмотреть, ни людям показать.

— Говорят, что этот спектакль не имеет успеха у зрителей? — Ну, это еще мягко сказано, — заметила Раневская. — Я вчера позвонила в кассу, и спросила, когда начало представления. — И что? — Мне ответили: «А когда вам будет удобно?»

Старость — это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность.

Душа не жопа — высраться не может.

Раневская изобрела новое средство от бессонницы и делится с Риной Зеленой: — Надо считать до трех. Максимум — до полчетвертого.

Фаина Раневская была на свадьбе друзей. Когда на плечо жениху нагадил голубь, сказала: — Вот молодожёны, голубь символ того, что свобода ваша улетела и на прощание нагадила.

У него голос — словно в цинковое ведро ссыт!

Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по—новому.

Жизнь бьёт ключом… по голове!

— В чём вас можно будет увидеть, Фаина Георгиевна? — В гробу!

После спектакля, в котором я играю, я не могу ночью уснуть от волнения. Но если я долго не играю, то совсем перестаю спать.

Для актрисы не существует никаких неудобств, если это нужно для роли.

Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.

Я себя чувствую, но плохо.

— Я не пью, я больше не курю и я никогда не изменяла мужу — потому что у меня его никогда не было. — Так что же, значит, у вас совсем нет никаких недостатков? — В общем, нет. Правда, у меня большая жопа и я иногда немножко привираю…

У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара.

— Вам никогда не говорили, что вы похожи на Бриджит Бардо? — Нет, никогда. — И правильно, что не говорили.

Я переспала со всеми театрами Москвы, но ни с кем не получила удовлетворения!

Старость — это время, когда свечи на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы.

Какой печальный город. Невыносимо красивый и такой печальный с тяжело—болезнетворным климатом. (О Ленинграде 1960г)

Близким друзьям, которые ее посещали, Раневская иногда предлагала посмотреть на картину, которую она нарисовала. И показывала чистый лист. — И что же здесь изображено? — интересуются зрители. — Разве вы не видите? Это же переход евреев через Красное море. — И где же здесь море? — Оно уже позади. — А где евреи? — Они уже перешли через море. — Где же тогда египтяне? — А вот они—то скоро появятся! Ждите!

Я — выкидыш Станиславского.

У неё не лицо, а копыто.

— Что это у вас, Фаина Георгиевна, глаза воспалены? — Вчера отправилась на премьеру, а передо мной уселась необычно крупная женщина. Пришлось весь спектакль смотреть через дырочку от сережки в ее ухе.

Пионеры, идите в жопу! (Когда её окружила толпа детей с радостными возгласами: «Муля! Муля!»)

Сейчас долго смотрела фото — глазасобаки человечны удивительно. Люблю их, умны они и добры, но люди делают их злыми.

Я теперь понимаю почему презервативыбелого цвета! Говорят, белое полнит…

Воспоминания — это богатства старости.

Жизнь — это затяжной прыжок из пи*ды в могилу.

Оптимизм — это недостаток информации.

Нет толстыхженщин, есть маленькаяодежда.

У Раневской спросили, не знает ли она причины развода знакомой пары. Фаина Георгиевна ответила: — У них были разные вкусы: она любила мужчин, а он — женщин.

Спутник славы — одиночество.

Жизнь — это небольшая прогулка перед вечным сном.

Всю жизнь я страшно боюсь глупых. Особенно баб. Никогда не знаешь, как с ними разговаривать, не скатываясь на их уровень.

Сняться в плохом фильме — всё равно что плюнуть в вечность.

Вас не смущает, что я курю? (Когда администратор театра увидел её в гримерке абсолютно голой.)

— Когда я выйду на пенсию, то абсолютно ничего не буду делать. Первые месяцы просто буду сидеть в кресле—качалке. — А потом? — А потом начну раскачиваться.

Люди как свечи, либо горят, либо в жопу их.

— Я обожаю природу. — И это после того, что она с тобой сделала?

Угнетает гадость в людях, в себе самой — люди бегают, носятся, скупают, закупают, магазины пусты — слух о денежной реформе — замучалась долгами, нищетой, хожу как оборванка «Народная артистка». К счастью, мне очень мало надо.

Раневская ходит очень грустная, чем—то расстроена. — У меня украли жемчужное ожерелье! — Как оно выглядело? — Как настоящее...

Обслужите даме рот! (Раневская просила прикурить.)

Женщины, конечно, умнее. Вы когда—нибудь слышали о женщине, которая бы потеряла голову только от того, что у мужчины красивые ноги?

Стараюсь припомнить, встречала ли в кино за 26 лет человекообразных?

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на диеты, жадных мужчин и плохое настроение.

Умный знает, как выпутаться из трудного положения, а мудрый никогда в него не попадет.

Питаться в одиночку так же противоестественно, как срать вдвоём!

Паспорт человека — это его несчастье, ибо человеку всегда должно быть восемнадцать, а паспорт лишь напоминает, что ты можешь жить, как восемнадцатилетняя.

Поняла, в чём моё несчастье: скорее поэт, доморощенный философ, «бытовая» дура — не лажу с бытом! Деньги мешают и когда их нет, и когда они есть. Вещи покупаю, чтобы их дарить. Одежду ношу старую, всегда неудачную. Урод я.

Он умрёт от расширения фантазии. (О Юрии Завадском)

Я, как яйца, участвую, но не вхожу.

И что только ни делает с человеком природа! И это всё без наркоза!

Люблю в этой жизни людей фанатичных, неистовых в своей вере. Поклоняюсь таким.

Пристают, просят писать, писать о себе. Отказываю. Писать о себе плохо — не хочется. Хорошо — неприлично. Значит, надо молчать. К тому же я опять стала делать ошибки, а это постыдно. Это как клоп на манишке. Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так доживаю с этой отдачей. Воспоминания — это богатство старости

Кино — заведение босяцкое.

Мне иногда кажется, что я ещё живу только потому, что очень хочу жить. За 53 года выработалась привычка жить на свете. Сердце работает вяло и всё время делает попытки перестать мне служить, но я ему приказываю: «Бейся, окаянное, и не смей останавливаться».

Мне всегда было непонятно: люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства.

В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части.

Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.

Сейчас актеры не умеют молчать, а кстати, и говорить!

Мне осталось жить всего сорок пять минут. Когда же мне всё—таки дадут интересную роль?

Сейчас долго смотрела фото — глазасобаки удивительно человечны. Люблю их, умны они и добры, но люди делают их злыми.

ШкафЛюбови Петровны Орловой так забит нарядами, что моль, живущая в нем, никак не может научиться летать!

— Вы не поверите, Фаина Георгиевна, но меня ещё не целовал никто, кроме жениха. — Это вы хвастаете, милочка, или жалуетесь?

Я верю в бога, который есть в каждом человеке. Когда я совершаю хороший поступок, я думаю, это делорук божьих.

Или я старею и глупею, или нынешняя молодежь ни на что не похожа! Раньше я просто не знала, как отвечать на их вопросы, а теперь даже не понимаю, о чём они спрашивают.

"Высший либерализм" и "высший либерал", то—есть либерал без всякой цели, возможны только в одной России.