-
— Бить будете, папаша?! — Тьфу, идиот!
-
О, 25 лет, клянусь Богом, ничего подобного. Последний раз — в Париже, на Рю—де—ла—Пер… Ы—ы!
-
— Что вам надо? — Со Пскова я — странница — пришла собачку говорящую посмотреть.
-
Профессор… у него отвалился хвост!
-
— Что—то вы меня больно утесняете, папаша. — Что?! Какой я вам папаша! Что это за фамильярность? Называйте меня по имени—отчеству. — Да что вы всё: то не плевать, то не кури, туда не ходи. Чисто, как в трамвае. Чего вы мне жить не даёте? И насчет «папаши» — это вы напрасно. Разве я просил мне операцию делать? Хорошенькое дело: ухватили животную, исполосовали ножиком голову… А я, может, своего разрешения на операцию не давал. А равно и мои родные. Я иск, может, имею право предъявить.
-
Похабная квартирка… Но до чего ж хорошо!
-
— И почему это пролетарий не может снять свои грязные калоши внизу, а пачкает мрамор?! — Да у него ведь, Филипп Филиппыч, и вовсе нет калош! — Ничего похожего! На нём теперь есть калоши — и это калоши мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 17—го года! Кто, спрашивается, их попёр? Я? Не может быть! Буржуй Саблин? Сахарозаводчик Полозов? Да ни в коем случае. Это сделали как раз вот эти самые певуны! Да хоть они бы снимали их на лестнице!
-
Может, Зинка взяла?
-
— Отец был судебным следователем в Вильно. — Ну так вот — это же дурная наследственность!
-
Ножом в сердце??! Отлично!
-
— Но позвольте, как же он служил в очистке? — Я его туда не назначал. Ему господин Швондер дал рекомендацию, если не ошибаюсь.
-
Обыкновенная прислуга, а форсу — как у комиссарши.
-
— И почему это еще нужно, чтобы до сих пор еще запирать калоши, и приставлять к ним солдата, чтобы их кто—нибудь не стащил?
-
Я на шестнадцати аршинах здесь сижу и буду сидеть!
-
Террором ничего поделать нельзя. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать. Они думают, что террор им поможет. Нет, нет, не поможет. Какой бы он ни был — белый, красный, даже коричневый.
-
Кто сказал пациенту: «Пес его знает!»?
-
«Никаких сомнений нет в том, что это его незаконнорожденный, как выражались в гнилом буржуазном обществе, сын. Вот как развлекается наша псевдоученая буржуазия! Семь комнат каждый умеет занимать до тех пор, пока блистающий меч правосудия не сверкнул над ним красным лучом». Швондер
-
Абыр—абыр…. абырвалг!