Цитаты из фильма - Белое солнце пустыни

Пулемет дашь?

— Ты ведь меня знаешь, Абдулла, я мзду не беру. Мне за державу обидно. — Аристарх! Договорись с таможней.

— Ну вот у вас на Земле, как вы определяете, кто перед кем сколько должен присесть? — Ну, это на глаз.

Здорово, отцы!

— Мой отец перед смертью сказал: «Абдулла, я прожил жизнь бедняком и я хочу, чтобы тебе Бог послал дорогой халат и красивую сбрую для коня». Я долго ждал, а потом Бог сказал: «Садись на коня и возьми сам, что хочешь, если ты храбрый и сильный».

— Гюльчатай, открой личико, а? Ты не думай, я не какой—нибудь... Если что, я и по—серьезному. Это ничего, что ты там чьей—то женой была. Ты мне по характеру подходишь. Я шустрых люблю. Я ведь и посвататься могу. У меня мама хорошая, добрая. Ее все уважают. Да открой ты личико.

В старой крепости его надо было через трубу брать.

— Ты что говорил, а? Ты какие клятвы давал? Сдурел на старости лет? — Настасья! — Мало тебе, окаянный, что ты молодость мою погубил, а сейчас и вовсе вдовой сделать хочешь? Ой, Паша! Пашенька! Паша! Пашенька! Пашенька! Прости, Христом Богом прошу, прости! Паша, не ходи! Не ходи с ними! Погубят тебя ни за грош! — Вот что, ребята, пулемет я вам не дам.

Ещё хочу сообщить вам — дислокация наша протекает гладко, в обстановке братской общности и согласия. Идём себе по пескам и ни о чём не вздыхаем, кроме как об вас, единственная и незабвенная Катерина Матвеевна. Так что, вам зазря убиваться не советуем — напрасное это занятие.

Обратно пишу вам, разлюбезная Катерина Матвеевна, поскольку выдалась свободная минутка. И разнежился я на горячем солнышке, будто наш кот Васька на завалинке. Сидим мы сейчас на песочке возле самого синего моря, ни о чём беспокойства не испытываем. Солнышко здесь такое, аж в глазах бело…

— Господин! Никто не должен видеть наши лица. Только ты. Ты наш новый муж. Скажи своему человеку, чтобы он не приходил.

Ну что же мне, всю жизнь по этой пустыне мотаться?!

Давно обосновался? Везёт мне на эти дела! Двоих таких откопал — ничего… Третий попался! Выкопал — а он меня за горло. Бандит оказался. Его свои же зарыли. Еле отбился. Вот сейчас тебя отрою, и будь здоров!

— Джамиля, ты была моей любимойженой, почему ты не умерла?

Только знайте, любезная Катерина Матвевна, что классовые сражения на сегодняшний день в общем и целом завершены, и час всемирного освобождения настает. И пришел мне черед домой возвратиться, чтобы с вами вместе строить новую жизнь в милойсердцу родной стороне.

— Вроде крадётся кто!..

— Слышь, Абдулла! Не много ли товару взял? И все, поди, без пошлины? — Так нет же никого в таможне. Кому платить — неизвестно. Хочешь, мы заплатим золотом?

— Хочешь, мы заплатим золотом?

Сухов: Да какие ещё экспонаты? Я ж сказал барышням: брать ковры похуже. Лебедев: Это же одиннадцатый век!

— Слушай, хоть женщин возьми.

— Я остаюсь в гостях, но если в полдень меня не будет, вернётесь рассчитаться за гостеприимство.

Простите великодушно, небольшая заминка. Докончу в следующий раз.

— Совсем озверел Чёрный Абдулла! Ни своих, ни чужих не жалеет.

— Ты в чей дом забрался? Отвечай!

— Ты что, не слыхал про Верещагина?! Дожил… Было время — в этих краях каждая собака меня знала, вот так держал! Сейчас забыли…

Абдулла, ты еще в чадре или переоделся мужчиной?

— Ты что? — Завтра Абдулла будет здесь, уходи! — Теперь не могу. Видал, как все обернулось. Оставайся, Саид. — Здесь нет Джавдета. — Ну, тогда счастливо.

— Сейчас, Фёдор Иванович, подойдём поближе.

— Была у меня таможня, были контрабандисты. Сейчас таможни нет — контрабандистов нет. В общем, у меня с Абдуллой мир. Мне все равно, что белые, что красные, что Абдулла, что ты. Вот ежели бы я с тобой пошел…

— И через сорок две ка—ак!..

— Я мзду не беру. Мне за державу обидно.

Смотри, больше не закапывайся!

Ваше благородие, Госпожа разлука, Мы с тобой родня давно, Вот какая штука. Письмецо в конверте, погоди, не рви! Не везет мне в смерти, Повезет в любви... Ваше благородие, Госпожа удача, Для кого ты добрая, А кому иначе. Девять граммов в сердце... Постой, не зови! Не везет мне в смерти, Повезет в любви.

И поскольку, может статься, в песках этих лягу навечно, с непривычки вроде бы даже грустно.

Оставь хоть патрон, Абдулла! Нечем будет застрелиться.

Верещагин! Уходи с баркаса!

Абдулла, руки—то опусти.

— Вот что, ребята. Пулемёт я вам не дам.

А ежели вовсе не судьба нам свидеться, Катерина Матвеевна, то знайте, что был я и есть, до последнего вздоха, преданный единственно вам одной.

И поскольку, может статься, в песках этих лягу навечно, с непривычки вроде бы даже грустно, А может, от того это, что встречались мне люди, в последнее время, душевные, можно сказать, деликатные.

Абдулла: Старый стал, ленивый. А помнишь, какой я был? Верещагин: Были времена…

Лучше, конечно, помучиться.

— Да вот забрался один приятель и не выходит.

— Абдулла, таможня даёт добро!

— А что это, люди твои, никак запалить что хотят?

— Товарищи женщины! Революция освободила вас. У вас нет теперь хозяина, нет господина. И называйте меня просто товарищ Сухов. Забудьте вы к чертям свое проклятое прошлое. Вы будете свободно трудиться и у каждой будет отдельный супруг. Вопросы есть? Вопросов нет. Х—хех!

Потому как долг революционный к тому нас обязывает.

Вы будете свободно трудиться, и у каждой будет отдельный супруг.

Сухов: Здорово, отцы. — … Сухов: Где взяли? — Давно здесь сидим…

— Товарищи женщины! Не бойтесь! С вашим мужем—эксплуататором мы покончим, а пока вы поступаете в распоряжение товарища Сухова! Он будет вас кормить и защищать, он хороший человек!

Душа моя рвётся к вам, ненаглядная Катерина Матвеевна, как журавль в небо.

Верещагин: Ты в чей дом забрался? Отвечай! Петруха: Не знаю… Верещагин: Ты что, не слыхал про Верещагина? Да вы что? Было время, в этих краях каждая собака меня знала. Вот так держал. Сейчас забыли.

— А разве ты не можешь сказать, что Гюльчатай — твоя любимаяжена? Разве она обидится?

— Одна жена — любит, одна — одежду шьёт, одна — пищу варит, одна — детей кормит, и всё одна?… Тяжело!

— Опять ты мне эту икру поставила! Не могу я её каждый день, проклятую, есть. Хоть бы хлеба достала…

Саид: Обманут тебя, они сядут на баркас, ты отпустишь Абдуллу, они вернутся. Сухов: Это вряд ли…

Если что, я не промахнусь.

— Сухов, помоги!.. Ведь ты один целого взвода стоишь! А то и роты!

Добрый день, веселая минутка. Здравствуйте, бесценная Катерина Матвевна. За прошедшую отсрочку не обессудьте, видно, судьба моя такая. Однако ничего этого больше не предвидится, а потому спешу сообщить вам, что я жив, здоров, чего и вам желаю.

Восток — дело тонкое.

— Умоляю! Только не в музей! Здесь величайшие ценности. — Погоди. Ты откуда взялся? — Я хранитель музея. Моя фамилия Лебедев. — Понятно. А где население? — Спряталось. Привести сюда гарем!? — Вот что, товарищ хранитель, эти 9 освобожденных женщин Востока тоже величайшая ценность. И давайте не спорить. Вопросы есть? Вопросов нет. За мной!

Лебедев: Нет, только не в музей! Здесь величайшие ценности! Сухов: Ты откуда взялся? Лебедев: Я — хранитель музея. Моя фамилия Лебедев. Сухов: Вот что, товарищ хранитель. Эти 9 освобождённых женщин Востока — тоже величайшая ценность, и давайте не спорить. Вопросы есть? Вопросов нет!

— Вот что, Сухов, была у меня таможня. Были контрабандисты. Сейчас таможни нет. Контрабандистов нет. В—общем, у меня с Абдуллой мир. Мне ведь все едино, что белые, что красные, что Абдулла, что ты. Вот ежели бы я с тобой пошел, тогда другое дело. — Ну, в чем же дело? Пошли.

— Джавдет — трус, Абдулла — воин. Не любят они друг друга.

— Помойтесь, ребята.

Абдулла: Махмуд! Махмуд (в сторону, еще одному басмачу): Зажигай!

— Когда я зажгу нефть, тебе будет хорошо. Совсем хорошо!

— Иди, иди… Хорошая жена, хороший дом — что ещё надо человеку, чтобы встретить старость?!

Эт точно!

— Список, товарищ Сухов. — Зарина, Джамиля, Гюзель, Саида, Хафиза, Зухра, Лейла, Зульфия, Гюльчатай. Гюльчатай!

А еще скажу вам, разлюбезная Катерина Матвевна, что являетесь вы мне будто чистая лебедь, будто плывете себе, куда вам требуется, или по делу какому, даже сказать затрудняюсь ... только дыхание у меня сдавливает от радости, будто из пушки кто в упор саданул.

Сухов: Абдулла! У тебя ласковые жёны! Мне хорошо с ними! Абдулла: Я дарю тебе их! Когда я подожгу нефть, тебе будет хорошо, совсем хорошо!

Павлины, говоришь… Хех!

— Аристарх, договорись с таможней.

— Прекратить дурацкую песню! И встать, когда с тобой разговаривает… подпоручик!

— Вот тебе сухари, пшена на дорогу. Подзадержался я здесь. Полгода как отслужил, а все мотаюсь по пескам этим. Сколько лет дома не был. Ну вот. Пока хватит. В Педженте еще чего—нибудь раздобудешь, а я, извини, не могу, и так большой крюк дал. Теперь напрямую пойду. Вот так. До Волги доберусь, а там и до Самары рукой подать.

— Зачем ты убил моих людей, Саид?! Я послал их сказать, чтобы ты не искал Джавдета в Сухом Ручье, его там нет!

Семён: Погоди, вот придёт Абдулла, он тебе вырвет язык! Ну чего молчишь? Сухов: Язык берегу. Семён: Тебя как, сразу кончить, или желаешь помучиться? Сухов: Лучше, конечно, помучиться.

Подзадержался я здесь!

Только дыхание у меня сдавливается от радости, будто из пушки кто в упор саданул.

Отметить надобно — народ подобрался покладистый, можно сказать, душевный, с огоньком, так что ноги мои бегут теперь по горячим пескам в обратную сторону, потому как долг революционный к тому нас обязывает.

— Не говори никому. Не надо…

Эй, хозяин! Прикурить есть?

Душа моя рвется к вам, ненаглядная Екатерина Матвевна, как журавль в небо. Однако случилась у нас небольшая заминка. Полагаю, суток на трое, не более. А именно, мне как сознательному бойцу, поручили сопроводить группу товарищей с братского Востока.

Павлинов во дворе видел? Вот на них сменял... мундир—то.

А еще хочу приписать для вас, Катерина Матвевна, что иной раз такая тоска к сердцу подступит, клешнями за горло берет. Думаешь, как—то вы там сейчас? Какие нынче заботы? С покосом управились или как? Должно быть, травы в этом году богатые. Ну да недолго разлуке нашей тянуться. Еще маленько подсоблю группе товарищей, кое—какие делишки улажу и к вам подамся, бесценная Катерина Матвевна. Простите великодушно, небольшая заминка. Докончу в следующий раз.

Мёртвому, конечно, спокойней, да уж больно скучно.

— Ты наш новый муж, скажи своему человеку, чтоб он не приходил.

— Отца убил, меня закопал, четырёх баранов взял — больше у нас не было.

— Ну что, хранитель, женщины ушли? — Я задержал их. Посмотрите. Это подземный ход. Выходит к берегу моря. Его прорыли в эпоху самонидов. Последние 400 лет им никто не пользовался.

Тому остаюсь свидетелем, боец за счастье трудового народа всей земли, Закаспийского интернационального революционного пролетарского полка имени товарища Августа Бебеля, красноармеец Сухов Федор Иванович.

— Петруха! Прихвати ящик. Пригодится. — Есть! — А барышням объяви, что никакого Абдуллы не будет, чтоб без паники. Ясно?

— Наш муж забыл нас, еще нас не узнав. — И как его понять, ведь мы не так уж плохи? — А может быть, Гюльчатай плохо его ласкает? — Или ему не нравится, как она одета?

— О, Аллах! Где же он, муж этот? Все она, Гюльчатай! Когда я была любимойженой Абдуллы, вы каждый день его видели. — И даже каждый день он кого—то бил.

— Слышь, Абдулла! Не много ли товару взял? И всё, поди, без пошлины.

Вопросы есть? Вопросов нет!

— Всё поёшь?

Прощения просим!

— Здесь должен быть подземный ход.

Сухов: И бросало меня по свету белому от Амура… Петруха: От Амура? Сухов: …до Туркестана.