Бисмарк - цитаты и высказывания

Без шума дела не сделаешь.

Я не настолько самоуверен, чтобы считать, что наш брат может делать историю. Моя задача состоит в том, чтобы наблюдать за ее течениями и, как могу, вести среди них мой корабль. Руководить течениями я не в состоянии, еще менее того — вызывать их.

Я солдатГоспода, и куда Он посылает меня, я должен идти, и я верю, что Он направляет меня туда и организует мою жизнь так, как Ему это нужно.

Только за честь страны — не надо путать ее с так называемым престижем — и за ее самые жизненные интересы можно начать войну.

С Австрией у нас больше общего, чем с Россией. Наше немецкое родство, исторические воспоминания, немецкий язык, интерес венгров к нам — все это способствует тому, что союз с Австрией в Германии популярнее и, возможно, устойчивее союза с Россией.

Прежде, подвиги в пьянстве были необходимой приправой дипломатии; непривычных спаивали, выспрашивали у них все нужное, заставляли их соглашаться на условия, на которые они не были уполномочены, и тотчас же их подписывать; а когда хмель проходил, несчастные приходили в ужас от своей оплошности.

Одно меня беспокоит: говорят, в России очень высокие цены на дрова.., просто не по карману мне.

Сожаление недопустимо — оно мешает достижению цели.

Париж.., глаза бы мои его не видели!

Русский народ имел бы блестящую будущность, если бы он не был поголовно заражен пьянством.

В изменчивом ходе событий и интересов политика любой великой державы всегда изменчива.

Если бы я не верил в Божественный порядок, предназначающий этот немецкий народ к чему—нибудь великому и доброму, я бы тотчас же перестал быть дипломатом или не принял бы на себя этого дела.

Более всех других симпатизировавший нам, немцам, князь Суворов, в котором традициирусскогогенерала николаевских времен сочетались в резком, но не неприятном контрасте с чертами немецкого бурша, реминисценцией немецких университетов.

Всякая нация проигрывала и выигрывала сражения.

Обеспечить мир совсем не трудно, для этого надо перевешать редакторов всех газет.

Я предпочел бы лишь в том случае увидеть на нашем знамени слово "немецкий" вместо слова "прусский", если бы мы были соединены с прочими нашими земляками теснее и разумнее, чем до сих пор.

Кто может удержать здание, угловой камень которого — трухлявое бревно?

Для спокойной и сохраняющей [существующее положение] австрийской политики союз с Германией полезнее всего.

Если Австрия будет продолжать свою нынешнюю политику и ограничивать нашу [Германии] свободу и сферу деятельность, то это вызовет катастрофы, которые в конечном счете приведут к войне.

Если б я перестал быть христианином, я не оставался бы ни одной минуты на своем посту.

В критический момент я брошу Австрию на произвол судьбы — этим я верну Берлину расположение Петербурга.

Посреди большого Парижа я одинок и сижу здесь как крыса в пустом доме.

Берлинцы, всегда делают оппозицию, и притом по—своему. Они имеют свои добродетели — разные и очень уважаемые; они храбро сражаются, но считают себя глупцами, если не противоречат правительству. Но в этом, недостаток не одних берлинцев. В больших городах делается то же, и в некоторых отношениях даже хуже.

Люксембург был крайним пределом нашего [Германии] миролюбия.

Жена обязана подчиняться мужу.

Каждая религия должна иметь столько прав, сколько и католическая. Равные права должны иметь и лютеране, и евреи.

Я всегда был рад, когда мог хотя бы на три шага приблизиться к единству немцев, неважно, по какому пути.

Относительно внутренней политики я, не только по привычке, но и по убеждению, и по утилитарным соображениям, настолько консервативен, насколько мне позволяет мой государь и сюзерен, и, как правило, иду до Vendee, т.е. и за того короля, чья политика мне не нравится, но только за моего короля.

Пассивную безыдейность, которая счастлива тому, что ее оставляют в покое, мы [Германия] не можем позволить себе в центре Европы.

Мне удалось, после того как я уже наполовину переселился в иной мир, убедить медиков, что мои нервы были ослаблены непрерывной напряженной деятельностью и раздражением в течение длительных лет, и дальнейшие кровопускания попросту сделают меня слабоумным.

Собачина, должно быть, очень вкусна, а все—таки мы ее не едим.

Перед лицом национальных задач, которые должна решать наша Пруссия, любая оппозиционная фраза, как справа, так и слева, будет одинаково пагубна...

Работы много, несколько устал, недостает сна…

Мы [Германия] никому не набиваемся в друзья.

Если человеческая жизнь вообще состоит из борьбы, то это прежде всего применимо к взаимоотношениям независимых политических держав, для регулирования которых не существует компетентного и правомочного суда.

Если миллионы австрийцев и пруссаков, прижавшись друг к другу спинами и выставив штыки, образуют единое каре, то кое—кто подумает — стоит ли нарушать наше согласие?

За шумной суетой, с которой люди ищут вне пределов вещественного философский камень, способный немедленно установить единство немцев, скрывается, как правило, незнание реалий действительности и их последствий, что свидетельствует о неглубоком уме и духовном бессилии.

Почему у министров жалованье постоянно и независимо от того, хорошо или дурно живется населению? Вот если бы квота жалованья бюрократов колебалась вверх—вниз в зависимости от уровня жизни народа, тогда бы эти дураки меньше писали законов, а больше бы думали…

Дай Бог, чтобы мы [Германия] не оказались слабыми.

Даже победоносная война — это зло, которое должно быть предотвращено мудростью народов.

Эй, земляк, не хотите ли коньяку?

Дайте в руки прусскому королю возможно большую военную силу, иными словами — возможно больше крови и железа, тогда он сможет проводить желательную вам политику; политика не делается речами, стрелковыми празднествами и песнями, она делается только железом и кровью.

Не бойтесь за мое политическое здоровье; в моей природе многое от утки, у которой вода стекает с перьев.

Я, собственно, не против воскресных дней.

В моменты, когда дело идет о том, чтобы вызвать войну или избежать ее, текст ясного и всеохватывающего договора не остается без влияния на дипломатию.

Вечная длительность не обеспечена ни одному договору между великими державами, и было бы неразумно рассматривать его как надежную основу для всех возможностей, которые в будущем могут изменить отношения, нужды и взгляды, при которых союз был заключен.

Парижане своим политическим суеверием составляют отдельный народ во Франции, пристрастный и ограниченный в своих понятиях и ничего не имеющий за душой, кроме пустых фраз.

Революции готовят гении, делают романтики, а её плодами пользуются проходимцы.

Если бы во все времена министры иностранных дел следовали за своими королями и верховными главнокомандующими в ходе военных кампаний, история знала бы меньше войн.

Для того чтобы судить, когда именно [во времявойны] наступает момент, наиболее благоприятный для начала мирных переговоров, требуется такое знание европейского положения, которое для военных кругов вовсе не обязательно, такая осведомленность, которая им недоступна.

Я низко опустился, но сам не знаю, как.

Моя болезнь сделала меня внутренне столь изможденным, что у меня нет больше необходимой энергии для действий в меняющейся обстановке. Три года назад я еще был годен на то, чтобы стать министром, теперь я думаю об этом как больная скаковая лошадь, которая должна перепрыгивать препятствия.

Стоит только посадить Германию в седло, а уж поскакать она сумеет.

Молодой господин [Вильгельм II] разрушит все, что я сделал для Германии.

Любой успех поляков — наше [Пруссии] поражение. Мы должны быть жестоки с этим народом. Правила гражданской справедливости здесь неуместны.

Династии повсюду являлись тем центром, вокруг которого кристаллизовалось влечение немцев к обособлению в узкие союзы.

Дебаты в ландтаге сейчас носят очень серьезный характер.

Я приобрел много друзей и много врагов, последние по преимуществу в ландтаге, а первые вне его.

Я решительно против атаки на евреев. Базируется ли это на религии или расе. Таким же маневром может появиться желание атаковать немцев французского или польского происхождения и говорить, что они не немцы. Я никогда не разрешу, чтобы евреев унизили в их конституционных правах каким бы то ни было образом. – Отто фон Бисмарк

В политике нужно, имея много противников, сперва вывести из игры сильнейшего, а затем уничтожить слабейших, что в обычной жизни выглядело бы весьма нерыцарственной подлостью.

Врачи считали мою болезнь смертельной, но я выздоровел, прохворав несколько месяцев.

Мы [Германия] стоим Австрии поперек дороги.

Германия является, быть может, единственной великой державой в Европе, которую никакие цели, достижимые только путем победоносных войн, не могут ввести во искушение.

Если рассматривать Германию и Россию изолированно, то трудно найти для какой—либо из этих стран непреложное или хотя бы только достаточно веское основание для войны. Лишь для удовлетворения воинственного задора или для предотвращения опасности от ничем не занятых армий можно, пожалуй, вступить в балканскую войну, но германо—русская [война] слишком тяжела, чтобы та или другая сторона применила ее лишь как средство найти занятие для армии и ее офицеров.

У каждого человека бывает так, что ему везёт, и счастье пролетает совсем близко от него. Важно вовремя увидеть его и суметь ухватиться за край одежды пролетающей мимо него фортуны.

Внимание к чувствам англичан ведет только к тому, что их запросы растут и они укрепляются в ошибочном мнении, что мы [Германия], не требуя ничего взамен, будем и в дальнейшем, как многие годы до этого, ставить нашу политику на службу англичанам.

Нас [немцев] легко расположить к себе любовью и доброжелательностью — может быть, слишком легко, — но уж, конечно, не угрозами!

Если вы хотите построить социализм, выберите страну, которую не жалко.

Деньги должны быть пущены в оборот.

Было бы неблагоразумно и нечестно из—за личного раздражения разрушить тот мост, который разрешает нам [Германии] сближение с Россией.

Бывают периоды либерализма и периоды реакции, а также господства насилия.

Было бы более разумным придерживаться дружеских, а не холодных отношений с французами, пока они оставляют нас в покое.

Для того чтобы общественному мнению стали ясны ошибки, допущенные во внешней политике, как правило, требуется период, равный человеческой жизни.

Ничто не может меня так рассердить, как если меня испугают.

Германская война предоставляет России так же мало непосредственных выгод, как русская война Германии; самое большее, русский победитель мог бы оказаться в более благоприятных условиях, чем германский, в отношении суммы военной контрибуции, да и то он едва ли вернул бы свои издержки.

Я много страдаю от своего добродушия...

Я вижу, что начал не с того конца; надеюсь, это не будет дурным предзнаменованием.

Политика есть искусство возможного.

Я, пожалуй, готов дать себя убить, если это неизбежно, но не хочу умирать неотомщенный.

Единодушия в вопросе о том, каким образом должно быть создано будущее Германии, не было ни между правительствами, ни между партиями.

Глаз "непрофессионального политика" видит в каждом ходе шахматной игры — конец партии.

Всякое притворство мне не нравится.

Раненые все как бы уравниваются между собою.

Англия не может мириться с развитием нашей [Германии] морскойторговли или флота и ревниво относится к нашей промышленности.

Если я не хлопну три стакана мозельмуссе, я вообще испытываю отвращение к политике.

Я буду нести свою службу; даст ли мне Господь для этого достаточно ума — Его дело.

У меня энергии — как у застоялого жеребца.

Я люблю дарить лишь то, что мне не принадлежит.

Бавария подвержена всяким настроениям, а его величество король колеблется, как тростник.

Необходимые дела мало утомляют меня, но ненужные злят.

Полагаю, когда двое дерутся, третий должен радоваться.

Неловко и недостойно великой державы, если его посланники живут в наемных квартирах, если они подвергаются переездам и если при переезде государственные акты будут возить по улицам в телегах.

О серьезных вещах я всегда говорю серьезно.

Богемия в руках русских означала бы наш конец; Богемия в наших руках означала бы войны с царской империей без всякой пощады и без передышки.

Если меня называют бульдогом, то Горчакова я отношу к породе мопсов. Мы оба с ним из собачьей породы! В любом случае Европа ужаснется, когда мы сцепимся в клубок.

От пива становятся ленивыми, глупыми и бессильными.

Австрийцы являются и останутся шулерами, и я не думаю, что при их безграничном честолюбии и при их внутренней и внешней политике, лишенной всякого понятия о праве, мы когда—либо добьемся честных союзнических отношений с ними; они постоянно оставляют себе львиную долю и толкуют о согласии только тогда, когда это служит их целям и подрыву наших.

Чем проще слово, тем оно сильнее.

Бонапартистская система внутреннего управления с ее грубой централизацией, уничтожением всякой независимости, ее презрением к праву и свободе, ее официальной ложью, ее коррупцией и в государственном аппарате и на бирже, ее бесхребетными и беспринципными писаками процветает в… Австрии, точно так же, как и во Франции.

Нервная система с слабыми струнами должна много выдерживать.